Они скрылись в ночи. Рина перекрестила их вслед. Девушка ждала, когда они выйдут к деревне, жадно всматриваясь в бинокль. В свете костров черные зловещие тени домов плясали по земле, и деревня походила на движущегося монстра с огнедышащей пастью.
Сарай охранял Елизар с напарником. Леший и Трюкач подкрались тихо и незаметно. Но как обойти сторожей без шума?
— Действовать надо в наглую: принято решение, мы его выполняем, — прошептал Трюкач.
Они вышли из-за сарая на свет.
— Тихо, Елизар, свои. Учитель опустил винтовку.
— Вас могут увидеть.
— Кто? Мы не прячемся.
— Шпионы. Зеленый наверняка послал разведчиков.
— И что они увидят? Ничего кроме костров. Мы сами решили идти в разведку.
— Куда?
— Дорогу нам пойманный бандит покажет, мы его забираем. Приведи трех лошадей и открой сарай.
— Как прикажете.
Заскрипела створка ворот. Связанный пленник лежал на земле, за перегородкой хрюкали поросята. Трюкач поднял раненого на ноги.
— К своим хочешь?
— Нет у меня ни своих, ни чужих.
— Сам с собой остался? Дорогу к лагерю покажешь, чтобы себя, любимого, не потерять?
— К лагерю вам не подойти.
— Посмотрим. Пленного вывели во двор.
— Скажи-ка, казак, ты всех своих знаешь? — спросил Улдис.
— Всех даже Зеленый не знает. Костяк состоит из двадцати преданных атаману гвардейцев. Остальные — сброд, их, как штрафников, первыми в атаку посылают. Сегодня есть, завтра труп.
Елизар привел четырех лошадей.
— Не многовато ли, учитель? — спросил Чалый.
— Я с вами поеду.
Родион повернулся к Улдису:
— Что скажешь?
— Пусть едет.
Сели на лошадей, казаку сунули кляп в рот, руки развязывать не стали.
— Ну, с Богом! — перекрестился учитель, и они тронулись к Черной горе.
Прошло немало времени, пока они добрались до ущелья. Узкий проход освещался лунным светом, по обеим сторонам высохшего русла возвышались каменистые склоны с редкой растительностью. Дорога петляла, плохо просматривалась за каменными выступами — отличное место для засады, за каждым поворотом жди сюрпризов.
— Стрельбу здесь не откроешь. Обвал, и крышка тебе, камнями завалит, — обернулся к Родиону Улдис и вдруг поднял руку. Группа остановилась.
— Что? — тихо спросил Чалый.
— Лошади фыркают. Уйдем с тропы за камни.
С правой стороны находилась небольшая впадина и что-то наподобие пещеры, туда они и зашли, спешившись.
— Елизар, следи за казаком, может выдать.
Улдис и Родион встали за камнем и ждали.
— Ну и слух у тебя, Леший. Я ничего не слышу.
— Сейчас увидишь. Благодаря слуху я однажды выжил.
Через мгновение послышался хруст. Из-за камня появились два всадника, черные тени выглядели зловеще в лунном свете. Улдис поднял карабин, но Чалый его остановил, опустил руку в сапог и вынул кортик, подаренный Лизой. Как только всадники поравнялись с камнем, он метнул его. Идущий вторым даже не пикнул, упал с лошади, как срубленный. Его напарник оглянулся:
— Что с тобой?
Леший протянул свой нож Трюкачу. Когда всадник соскочил с лошади, снова сверкнул кинжал. Короткий глухой стон — теперь и второй лежал на земле.
— Ждем следующего, — шепнул Леший. Но больше никто не появился.
Они вышли из засады.
— Здоров ты ножи метать, Родион.
— За то и на Колыму угодил. Откуда у тебя нож, Улдис?
— Думаешь, бандитов с оружием хоронили? После них даже гранаты остались. У меня еще наган припасен и парочка гранат. Все оружие в избе старика свалено. Деревенским оно ни к чему. Кистень, Огонек, Пилот тоже карманы себе набили. Где же ты был?
— Зря вы их убили, — помотал головой Елизар. — Надо было пропустить. Это же разведчики.
— Если не мы их, значит они нас, — сказал Родион, выдергивая кортик из трупа.
— Надо было пропустить, — настаивал учитель. — К костру они подходить не стали бы. Им показалось бы, будто в деревне целая армия собралась. То, чего мы и добивались. Получив такое известие, Зеленый ни за что не вернется в деревню.
— Мы тоже разведчики, Елизар. Для того и идем в стан противника, чтобы выяснить его планы. А где гарантия, что мы не наткнулись бы на этих ребят на обратном пути? — спокойно возразил Леший. — Сейчас мы их первыми заметили, потом они нас. Козырять перед тобой не стали бы, гранату под ноги, и до свидания.
Трупы оттащили в сторону и дальше двинулись пешком, лошади пошли следом. Вскоре тропа вывела их из ущелья, и они начали подниматься в гору через тайгу.
— Расскажи-ка, Улдис, как тебя слух спас, — попросил Чалый.
— Невеселая история. Баловался я в поле, в стогу сена, со своей подружкой. Вырыли мы себе гнездышко и хорошо его замаскировали. Перед самым рассветом слышу шорохи — никак не мог уснуть от перевозбуждения. Приоткрыл затычку в стогу и вижу людей. Человек сорок или больше, все с оружием. Кто с немецкими шмайсерами, кто с ППШ идут в сторону моего села. Затаился, сделать уже ничего не мог. Через двадцать минут раздались выстрелы. Не менее получаса из села доносились автоматные очереди, потом все стихло. Вернулись мы с Янкой в село днем. Лесные братья всех порешили, моего отца гвоздями к воротам прибили, как Христа к кресту, он председателем сельсовета был. Большевик с восемнадцатого года, Ленина видел, всю гражданскую прошел. Латышских стрелков Ленинской гвардией называли, а лесные браться с советской властью мириться не хотели, когда война кончилась, все в лес ушли. Мстили каждому, кто записывался в колхозы и работал на советы. Наше село весь урожай отдавало новой власти. Отца пугали, предупреждали, но он их не боялся, верил в своих людей. Село охранялось и днем, и ночью, чужих не подпускали. Но без предательства не обошлось, кто-то из своих снял посты, лесные тогда всех, даже детей поубивали. Чекисты приехали на следующий день. Я их не дождался, ушел в лес, три дня блуждал, пока меня не встретил дозор. Конспирация у лесных братьев на высшем уровне поставлена. Целые города под землей. Идешь по лесу и не знаешь, что под тобой мобильный отряд находится. Ходы прикрыты дерном, потолки бревенчатые, с крепкими подпорками. Вот только костры жечь нельзя, в остальном жизнь не хуже, чем на земле.
— И зачем тебя в лес понесло?
— Моего отца распяли, мать пристрелили, двух братьев в решето превратили. Я их нашел с винтовками в руках, до последнего отбивались. И что, по-твоему, я должен был делать? В город уйти? Жить должником я не приучен.
— Один против армии?