Но может быть, у него слишком разыгралось воображение? Казалось невероятным, чтобы эта привлекательная женщина, лидер коммуны, едва познакомившись с ним, выбрала его… Но она еще не выбрала, она просто находилась в процессе исследования. Он проходил испытание и пока что не преуспел. В нем пробудилась гордость — подлинное чувство, окрасившее холодное, рациональное понимание, существовавшее минутой раньше. Ее искажающая сила немедленно дала о себе знать. Он сразу же захотел победить, быть выбранным, несмотря на риск. При этом он не чувствовал ни любви, ни сексуального влечения к ней. Слишком рано. Все, что было затронуто, — гордость и желание не быть отвергнутым.
Это судьба, думал он и удивлялся, до чего же он примитивно устроен. Его мозг работал на низшем уровне, не выше уровня морской звезды; один–два рефлекса — и все.
— Послушайте, — спросил он, — где этот ваш Триз?
Теперь он шел впереди нее, сосредоточенно вглядываясь в хребет, поросший деревьями и цветами. В зеленой ложбинке он увидел гриб и сразу же направился туда.
— Посмотрите, — сказал он, — его называют лесным цыпленком. Очень вкусный гриб. И редко встречается.
Подойдя ближе, Бонни Келлер нагнулась к грибу, и Барнс на мгновение увидел ее обнаженные бледные колени, когда она присела на траву.
— Вы собираетесь срезать его, — спросила она, — и унести домой в качестве трофея?
— Я действительно унесу его, — ответил он, — но не как трофей. Просто для того, чтобы бросить на сковородку с кусочком жареной говядины.
Ее темные красивые глаза пристально наблюдали за ним. Она сидела, откинув назад волосы, и, казалось, собиралась заговорить, но не произнесла ни слова. Наконец ему стало неудобно; очевидно, она ждала от него чего–то, и ему пришла в голову отрезвляющая догадка, что от него ждут не слов, а действий.
Они смотрели друг на друга, и сейчас Бонни тоже выглядела испуганной, как будто ей передались его чувства. Никто из них не двигался, каждый сидел и ждал, когда другой сделает первый шаг. У него появилось неожиданное предчувствие, что, если он коснется ее, она либо даст ему пощечину, либо убежит… и последствия будут самыми катастрофическими. Она могла… Господи, они же убили своего прежнего учителя! Неожиданное и убедительное предположение пришло ему в голову — могло ведь быть и так: Бонни завела интрижку с мистером Остуриасом, а тот угрожал рассказать все ее мужу. Или что–то подобное… Неужели здесь таится опасность? И если да, то к черту мою гордость: мне этого не надо.
Бонни сказала:
— А вот и Джек Триз.
С хребта спускалась собака–мутант, претендующая на умение говорить, а вслед за ней шел человек с осунувшимся лицом, сутулый, с круглыми, наклоненными вперед плечами. На нем был потрепанный плащ, городской пиджак и грязные серо–голубые брюки. Никоим образом он не походил на фермера. Он выглядит, думал мистер Барнс, как пожилой клерк страховой компании, проблуждавший в лесу месяц или около того. Заросший черной щетиной подбородок неприятно контрастировал с неестественно белой кожей. Мистер Барнс немедленно ощутил неприязнь к мистеру Тризу. Но только ли внешность была тому причиной? Боже мой, сколько он перевидал искалеченных, обожженных, раненых и умирающих людей и животных за последние годы… нет, его реакция на мистера Триза основывалась, пожалуй, на свойственной тому неуклюжей походке. Так мог идти только больной человек, и не просто больной, а, как говорится, дышащий на ладан.
— Привет, — сказала Бонни, поднявшись на ноги.
Собака подпрыгнула, ведя себя сейчас более по–собачьи.
— Я — Барнс, новый школьный учитель, — сказал Барнс, тоже поднимаясь и протягивая руку.
— Я — Триз, — сказал больной человек, также протягивая руку.
Пожимая ее, Барнс ощутил, что она неожиданно влажная. Было трудно, если не невозможно, удержать такую руку — и он сразу же выпустил ее.
Бонни сказала:
— Джек, мистер Барнс — авторитет по части подрезания хвостов у овец, когда они становятся взрослыми и возрастает опасность столбняка.
— Понимаю, — кивнул Триз. Но казалось, он кивал автоматически, не сознавая, в чем дело. Наклонившись, он похлопал собаку по спине и сказал, будто обучая ее: — Барнс.
Собака простонала:
— Брн–н–э.
Она тявкнула, выжидательно глядя на хозяина.
— Правильно, — сказал мистер Триз, улыбаясь и демонстрируя полное отсутствие зубов, голые десны.
Даже хуже, чем у меня, подумал Барнс. Должно быть, этот человек находился внизу, около Сан–Франциско, когда упала большая бомба. Или, как в моем случае, все дело в недостаточном питании. Как бы то ни было, он старался не смотреть на мистера Триза и отошел, засунув руки в карманы.
— У вас много земли, — сказал он через плечо, — в какой юридической конторе вы оформляли право на нее? В округе Марин?
— Я ничего не оформлял, — сказал мистер Триз, — я просто использую ее. Совет граждан Вест–Марина разрешает мне это благодаря любезности Бонни.
— Симпатичная собака, — сказал Барнс, повернувшись, — она действительно может говорить, она четко произнесла мое имя.
— Скажи «добрый день» мистеру Барнсу, — приказал мистер Триз.
Собака застонала, затем проскрипела:
— Дбр–р–р д–н–н м–р–р брн–н–э…
Она снова засопела, наблюдая за Барнсом. Тот вздохнул про себя, а вслух сказал собаке:
— Просто великолепно.
Та взвизгнула от радости и запрыгала вокруг него.
От этого мистер Барнс почувствовал к ней некоторую симпатию. Действительно, замечательный шаг вперед. Однако собака отпугивала его, так же как и сам мистер Триз. У них обоих имелось какое–то особенное, неестественное свойство, как будто жизнь в лесу, в изоляции, отрезала их от нормального мира. Они не одичали, не скатились к чему–нибудь, напоминающему варварство. Они были всего лишь очевидно неестественны. Они просто не нравились ему.
Но Бонни ему нравилась, и ему было интересно: какого черта она связалась с таким уродом, как Триз. Неужели то, что он владел таким количеством овец, придавало ему вес в маленькой коммуне? Или здесь было нечто большее, что–то, могущее объяснить попытку бывшего — ныне мертвого — учителя убить мистера Триза?
Любопытство Барнса росло. Возможно, это был тот же самый инстинкт, который появлялся, когда он находил новый вид грибов и чувствовал настоятельную потребность определить, узнать точно, к какому виду они принадлежат. Не очень лестно для мистера Триза, ехидно подумал Барнс, сравнение с каким–то грибом. Но это была чистая правда, именно такое чувство он испытывал к ним обоим — к хозяину и его странной собаке.
Мистер Триз спросил у Бонни:
— Ваша малышка не с вами сегодня?
— Нет, — ответила Бонни, — она немножко нездорова.
— Что–нибудь серьезное? — хрипло спросил мистер Триз. Он выглядел озабоченным.