Гольц на какое–то время задумался.
— Я тоже еврей, мистер Флайджер. Или, правильнее сказать, израильтянин. Можете проверить. Это общеизвестный факт. Его может подтвердить справочная служба любой приличной газеты для информационного агентства.
Нат взглянул на него с удивлением.
— Наш общий противник, ваш и мой, — произнес Гольц, — это система Дор Альте. Вот кто подлинные наследники нацистского прошлого. Задумайтесь над этим. Правительство и стоящие за ним картели. Все эти «АГ Хемие», «Карп унд Зоннен Верке» и так далее. Вам разве это не известно? Где вы были, Флайджер? Вы, что, не слышите меня?
— Слышу, — ответил после некоторой паузы Нат. — Но что–то это не очень меня убеждает.
— Тогда я поведаю вам вот что, — произнес Гольц. — Наша муттер Николь и ее приспешники собираются воспользоваться принципом фон Лессинджера, согласно которому возможны путешествия во времени, для того, чтобы связаться с Третьим Рейхом, с Германом Герингом, если уж быть до конца точным. Разве это вас не удивляет?
— Я… кое–какие слухи до меня дошли, — признался, пожав плечами, Нат.
— Вы не Гост, Флайджер, — сказал Гольц. — Как и я, как и все мои люди. Мы всегда в стороне. Нам не положено слышать даже слухи. Утечки информации не должно было быть ни малейшей. Ведь не для наших ушей, не для испов предназначены эти слухи — вы согласны со мною? Но переправить жирного Германа из прошлого в нашу эпоху — это уж, пожалуй, слишком, разве вы тоже не сказали бы так?
Он изучающе вглядывался в лицо Ната, ожидая, какою будет его реакция.
— Если это правда… — немного подумав, начал было Нат.
— Это правда, Флайджер, — кивнул Гольц.
— Тогда это проливает несколько иной свет на ваше движение.
— Тогда переходите на мою сторону, — сказал Гольц. — Когда эта новость будет опубликована. Когда вы узнаете, что это правда. О'кэй?
Нат ничего не сказал. Он старался не встречаться с темными, очень подвижными глазами собеседника.
— До скорого, Флайджер, — сказал напоследок Гольц.
И, подхватив свое знамя, которым он все это время подпирал кузов такси, зашагал быстрым шагом по мостовой вдогонку за своими сторонниками.
Усевшись вместе в конторе «Авраама Линкольна» Дон Тишман и Патрик Дойль внимательно, изучали заявление, которое мистер Ян Дункан из триста четвертой квартиры только что составил с их помощью. Ян Дункан пожелал выступить на смотре талантов их дома, который устраивался каждые две недели, и при этом как раз тогда, когда на нем будет присутствовать разведчик талантов из Белого Дома.
Заявление, Тишман это прекрасно понимал, было чисто формальным документом. Единственное, что вызывало у них некоторое недоумение — это то, что Ян Дункан вызывался выступить в паре с другим исполнителем, который не проживал в «Аврааме Линкольне».
Размышляя над этим, Дойль произнес:
— Это его старый приятель по воинской службе. Он когда–то рассказывал мне о нем; они вдвоем уже выступали много лет тому назад. Музыка в стиле «Барокко» на двух кувшинах. Новинка.
— А в каком жилом доме проживает этот его приятель? — спросил Тишман.
Одобрительная виза на заявлении всецело зависела от того, каковы в настоящий момент взаимоотношения между «Авраамом Линкольном» и этим другим жилым домом.
— Ни в каком. Он торгует полуразвалившимися марсолетами у Луни Люка того самого, вы знаете, о ком идет речь. Этими дешевыми маленькими летательными аппаратами, на которых умудряются добираться до Марса. Он живет на стоянке, как я понимаю. Стоянка все время меняет свое местонахождение — существование поистине кочевое. Я уверен, что вы об этом слышали.
— Слышал, — согласился Тишман, — и именно поэтому об одобрении такого заявления не может быть и речи. Мы не можем разрешить подобное выступление на нашей сцене, не можем предоставить сцену человеку, который занимается столь предосудительным ремеслом. И я не усматриваю причин, которые не позволяют вашему Яну не играть на своем кувшине соло. Меня нисколько не удивит, если это его выступление окажется более, чем удовлетворительным.
Просто это не в наших традициях — допускать чужаков к участию в наших концертах; наша сцена предназначена исключительно для нашего люда, так было всегда и так всегда будет. Поэтому дальнейшее обсуждение этого вопроса не имеет никакого смысла.
Он решительно поглядел на капеллана.
— Верно, — согласился Дойль. — Но ведь нет же ничего предосудительного, если кто–нибудь из нас приглашает родственника поглядеть на смотр наших талантов… Так почему же тогда отказывать армейскому приятелю? Почему отказывать ему в возможности выступить? Это имеет очень большое значение для поднятия морального духа Яна. Насколько я его понял, ему кажется, что в последнее время все у него идет вкривь и вкось. Он не очень–то умный человек. В самом деле, ему, как мне кажется, лучше бы заниматься физическим трудом. Но, если у него есть артистические способности, взять например, эту его идею с кувшинами…
Проверяя свои документы, Тишман выяснил, что представление в «Аврааме Линкольне» посетит наивысшего ранга разведчик Белого Дома, мисс Джанет Раймер. Лучшие номера, подготовленные жильцами, будут, разумеется, оставлены именно на этот вечер… так что Дункану и Миллеру с их экзотическим оркестром на кувшинах придется добиваться привилегии выступить именно этим вечером в острой конкуренции, а ведь совсем немало будет номеров — так во всяком случае полагал Тишман — определенно более высокого качества. Ведь это, что там не говори, просто кувшины… и даже не электронные. Но с другой стороны…
— Ладно, — выразил он вслух свое решение. — Я согласен.
— Вы еще раз проявили себя человечным, — не преминул подчеркнуть Дойль, причем у него было такое умильное выражение лица, что вызвало у Тишмана отвращение. — Как я полагаю, мы все насладимся мелодиями Баха и Вивальди в исполнении Дункана и Миллера на их неподражаемых кувшинах.
Тишман, поморщившись, неохотно кивнул.
* * *
Это Джо Пард, самый старый жилец дома, уведомил Винса Страйкрока о том, что его жена — или, если уж быть более точным, его бывшая жена Жюли, живет на самом верхнем этаже у Чика. И находится там все это время.
У моего собственного брата, с горечью отметил Винс, все еще не в состоянии постичь услышанное.
Время было уже позднее, почти одиннадцать часов, близкое к комендантскому часу. Тем не менее, Винс тотчас же решительно направился к лифту и мгновеньем позже уже поднимался на самый верхний этаж «Авраама Линкольна».
Я убью его, твердо решил он. А еще лучше — убью их обоих.
И мне это, по всей вероятности, сойдет с рук, рассудил он, перед лицом суда присяжных, состав которых подбирался среди жильцов дома по жребию, потому что, в конце–то концов, я не кто иной, как паспортист, официальный учетчик удостоверений личности; все это понимают, и я пользуюсь всеобщим уважением. Мне люди доверяют. А какое положение занимает Чик, здесь, в нашем доме? И еще я работаю в, по настоящему, солидном картеле, «Карп унд Зоннен», в то время, как Чик работает в какой–то вшивой компании, находящейся на грани банкротства. И всем это тоже прекрасно известно. Факторы, подобные этим, очень важны. Их принимают в расчет. Независимо от того, нравится ли это кому–то или нет.