Когда же все это произошло? — думал он. — Когда мы совершили подмену?.. Мы говорили им, что они — цветы жизни, что они — наше богатство и наша надежда. И они верили нам. Как же не верить тем, кто их родил, кто их кормил, кто учил их ходить, летать и говорить?.. Так они и росли с верой в будущее и в свое великое предназначение. Жизнь казалась им светлой радостной сказкой, и они должны были стать в ней главными героями… А потом они обнаружили, что на самом деле никому не нужны, что они для всех обуза и только мешают нам… Вот тебе конфетка и не отвлекай меня, иди к своим куклам. И не плачь!.. Или слушай своих любимых Приматов — какая хорошая группа (тьфу, мерзость!!!) — и не мешай. Разве ты не видишь? Мы переделываем Землю, мы залечиваем раны, оставленные Великими религиозными войнами, мы осваиваем океаны, мы штурмуем Вселенную… На вопросы, которые ты хочешь мне задать, давным-давно найдены ответы, и нет смысла тратить на них время!.. Не мешай!
А им необходимо тратить время на вечные вопросы — это один из этапов становления личности. И веры нам не стало… Но как без нее жить? Вера очищает людям душу, вера делает мягче сердце… А потом мы еще спрашиваем себя: в кого они, такие жестокие и равнодушные? А они — в нас! Яблочко от яблоньки…
Теперь я понимаю, почему у них такие игры, — думал он. — Невостребованная энергия души и нерастраченная энергия тела, сдобренные свойственной юности повышенной сексуальностью, медленно и верно устремляются в русло насилия. Пока насилие скрывается за ширмой добрых игр. Но это только пока. Подождем, подождем и дождемся событий сродни религиозным войнам. Выходки Вампира — яркое тому свидетельство. А это уже страшно!
Боже мой, — думал он. — Когда же мы перестанем быть толстокожими? Когда будем видеть дальше собственного носа? И сколько мы еще будем создавать себе трудности, а потом гордо, под фанфары, преодолевать их? Мы — мастера лобового удара, крепкие задним умом…
— Почему ты еще не спишь? — спросил его тихий голос.
Калинов огляделся, но рядом никого не было. Только далеко впереди стояла под деревом какая-то пара. Кажется, целовались.
— Не крути, пожалуйста, башней, — произнес тот же голос. — Это я, Вита.
— Где ты? — спросил Калинов.
— В своей постели… Но рядом с тобой.
— А как ты меня слышишь? — спросил Калинов.
— Опять глупые вопросы?.. Я слышу то, что ты думаешь.
— Ты умеешь читать мысли? — спросил Калинов.
— Оказывается, умею… Но я врубилась в это только сегодня. И слышу лишь то, что ты позволяешь.
— Я хочу тебя видеть, — сказал Калинов.
— Этого я еще не умею. Но научусь, наверное… И ты научишься… — Долгая пауза. — Если очень захочешь.
Уже совсем стемнело, только у самого горизонта, над Маркизовой лужей, тянулась желто-зеленая полоса. Послышался какой-то звук, похожий на далекий стон.
— Что такое? — спросил Калинов.
— Это я плачу.
— Зачем?
— Не знаю.
— Где тебя найти? — Этот вопрос Калинов задал мысленно.
— Нет-нет! — прилетел быстрый ответ. — Я не хочу. И мне кажется, ты знаешь… До завтра!
И словно порыв холодного ветра пронесся у него в душе. Как кусок пустоты… Стало мерзопакостно, стыд льдинкой резанул его по сердцу.
Какая же ты сволочь, — сказал себе Калинов. — Подонок!.. Влюбил ведь девчонку в придуманную тобой личность. Что теперь делать будешь? Как правду девчонке скажешь? Или прикидываться начнешь — я не я и лошадь не моя… А что ты там пять минут назад о вере рассуждал? О мастерах лобового удара, крепких задним умом? О трудностях, которые гордо приходится преодолевать?.. Вот ты и создал себе трудности. И, боюсь, преодолевать их придется без фанфар и барабанного боя. Вместо фанфар будут проклятья матери и слезы дочери. А вместо барабанного боя — вопли средств массовой информации… Доказать, правда, никто ничего не сможет… Да и вообще, девка сама во всем виновата…
Он и не заметил, как в своих размышлениях из обвиняемой стороны превратился в потерпевшую. Ведь поскольку он был политическим деятелем, подобные метаморфозы происходили с ним не раз, и не было в них ничего особенного, ничего, что по-настоящему тронуло бы его душу. Ведь столько всего произошло за прожитые годы… Но чем-то его душа была все-таки тронута. Иначе зачем он мысленно позвал: — Вита!
Ответом ему было черное безмолвие. И в самом деле, — с облегчением осознал он, — куда уж мне, столетнему старцу? Гипнозом не спасешься: дисивер не делает тело моложе. Так что не будем заноситься. А равно и заниматься унылым самобичеванием. Ведь на самом деле все одновременно и сложнее, и проще. Есть проблема, и требуется в ней разобраться. И дать Совету свои рекомендации. А потом спокойно дожидаться смерти… Ну, детки-ангелочки, казачки-разбойнички, завтра я вам устрою проверочку! Законтачится вам дэй-дримчик — уж не обессудьте!
Он развернулся и отправился домой. Когда он проходил мимо целующихся пар, губы его трогала откровенно презрительная усмешка, но этого в темноте никто не видел. А потом ему попалась знакомая джамп-кабина, и ему вдруг очень захотелось войти туда и набрать искомый индекс, и презрительная усмешка пропала, но этого тоже никто не видел. Он по-стариковски потоптался возле кабины, размышляя над своими желаниями. И так и не вошел. Еще раз вдохнув сладкий вечерний аромат и улыбнувшись самому себе, он отправился спать.
Калинов поднялся в прекрасном настроении. Все было решено. Сегодня он должен закончить с этим делом. И нечего усложнять!.. Конечно, закрывать Страну Грез — глупость неописуемая, но на место этих ангелочков поставить надо. Настоящие чувства, видите ли, им нужны, глубина… А вы заслужите сначала! И не нытьем да попискиванием, а делом. Как мы!.. Как наши отцы и деды!.. Отцы и деды, правда, делали все по-другому. Но нам, во всяком случае, и в голову не приходило требовать от них чего-то еще.
Он наскоро позавтракал, запустил домашний комплекс на уборку и отправился претворять в жизнь задуманное.
Выскочив на улицу, он поежился. Видимо, метеослужба решила дать городу отдых от тепла и солнца. Утро было хмурое и холодное. Ветер пронизывал насквозь. По небу неслись с запада серые тучи. Деревья шумели и раскачивались из стороны в сторону. Можно было подумать, что в город раньше времени пришла осень.
У джамп-кабины нервно прохаживалась Лидия Крылова. Увидев его, она бросилась навстречу. Калинов остановился, соображая, куда бы от нее спрятаться, но Крылова спрятаться ему не дала. Подбежав, она крепко схватила его за руку.
— Вы извините меня, Александр Петрович, — сказала она. — Не удивляйтесь, я знаю, что вы — Калинов.
— Отпустите меня, — сказал Калинов. — Я никуда не денусь.
Комедия какая-то, — подумал он. — Мать ловит сбегающего из дома сыночка.
Она отпустила его, но с явной опаской, и Калинов почувствовал, что, если он сделает какое-нибудь резкое движение, она снова схватит его за руку.