Полуэльф подумал об Олловейне. Он был знаком с Танцующим Клинком всего пару дней. Главнокомандующий был полон сил и уверенности. Был рыцарем до мозга костей. Все казалось возможным, когда рядом был мастер меча. Еще мальчиком Мелвин слышал истории об Олловейне. Будто бы его отец, Альфадас, был любимым учеником Белого рыцаря. Но таким, как Олловейн, фьордландец не стал. Мастер меча не оставил бы Мелвина одного. Олловейн оказался именно таким, каким волко-эльф представлял его себе, еще будучи совсем маленьким.
Капитан с горечью улыбнулся, вспомнив свою первую встречу с рыцарем и то, как Олловейн велел заковать его в цепи. Наверное, он был прав. Но, несмотря ни на что, мастер меча доверял ему. И это было приятное чувство.
Мелвин бросил взгляд на Артаксаса, шедшего рядом. Ламассу присоединился к нему и Нестеусу по пути к отведенной для тризны лужайке. В его темных глазах сверкали искорки, на губах играла лукавая улыбка. Сегодня его друг снова пойдет вразнос. Он искал возможности напиться и как следует подраться. Артаксаса было трудно понять, он мог говорить высокопарно, как философ, а уже в следующий миг ругаться так, что бледнели даже бывалые наемники. Его настроение менялось так быстро и так непредсказуемо, как погода весной на побережье Альвемера. Ходячая загадка на крепких бычьих ногах. И верный товарищ.
— Эй, лошадиная задница, ты что, не разговариваешь с нами? Как твои ребята прощаются с умершим? Мне интересно знать, прежде чем начнется вечер в месте, где можно только заработать мокрые щеки, но никак не промочить горло.
Мелвин внутренне вздрогнул. Ну вот, у Артаксаса началось. Но Нестеус притворился, будто не слышит оскорблений. В этот вечер он был каким-то нервным. Казалось, белый кентавр почти не слушал их. Его хвост дергался из стороны в сторону, полуконь постоянно оглядывался.
— Что вас ждет на торжестве? Мы напьемся до состояния, когда уже не сможем держаться на ногах, а до этого будет произнесено несколько речей о погибших.
— Ты действительно хочешь пойти с нами, Артаксас? — спросил Мелвин, лелея слабую надежду на то, что ламассу все же передумает.
Но его друг только широко ухмыльнулся.
— Почему бы и нет? Сегодня мне хочется расширить горизонты. Ты не обижайся, но для меня по-настоящему непросто коротать вечера, болтая с капитаном, который провел детство в волчьей норе. Мне нужно отдохнуть от тебя.
— А чего ты ждешь от кентаврийского пира? Новых взглядов на аспекты поведения во время спаривания в стельку пьяных жеребцов?
Артаксас прищелкнул языком.
— Ты мне подкидываешь новые идеи… — Вообще-то я надеялся встретиться с Элодрином, убедить его покинуть эту дикую пьянку и сразиться со мной в фальрах. Вроде бы он весьма неплох. Но если он не придет, я собираюсь выяснить, сколько волчьего молока нужно ламассу, чтобы свалиться с копыт, а до тех пор, пока это произойдет, я займусь предложенными тобой исследованиями, Мелвин.
— А кстати, какая часть в тебе отвечает за не по годам зрелый интеллект? Бык, орел или то сомнительное существо, которому ты обязан лицом, так тщательно скрываемым под бородой?
— Ты что, завидуешь мне из-за бороды? Один мой друг написал по этому поводу очень красивое сочинение. Он полагает, что все безбородые существа в целом склонны чувствовать себя ущербными в интеллектуальном отношении по сравнению с бородатыми. Также он придерживается мнения, что многие из них компенсируют это лошадиными хвостами или пышными плюмажами на шлемах. Лично я считаю, что здесь он заходит чересчур далеко, но…
— Бла-бла-бла! — Мелвин рассмеялся и обернулся к Нестеусу. — Никогда нельзя позволять ламассу кичиться своей мудростью, не то они так тебя заболтают, что уши в трубочку свернутся… Скажи-ка, ты меня вообще слушаешь?
— Наш миловидный конек наверняка сворачивает себе шею в поисках той молодой кобылки, с которой вчера гулял в березовой рощице. Может, сделать кружок над лагерем, поглядеть, где там девушка? Пожалуй, это было бы проще. От твоей дерганности у меня желудок наизнанку выворачивается.
Кентавр испуганно поглядел на Артаксаса.
— Ты…
— Имеешь друзей, способных летать, — следи за небом, Нестеус. — Ламассу заговорщицки улыбнулся. — Но ты не беспокойся. То, что я люблю поболтать, не означает, что я не умею хранить тайны.
— Кто-нибудь скажет мне, о чем идет речь? — обиженно проворчал Мелвин.
— М-да, у пешеходов поле зрения гораздо уже, — подколол Артаксас. — Наш четвероногий друг втюрился в красивую белую кобылку. Сверху казалось, что она отвечает ему взаимностью.
Нестеус покраснел.
— Ты ведь не видел, как мы…
— Юная любовь согревает сердце, когда обладаешь такими старыми косточками, как я.
Мелвин постепенно начинал злиться. Этот вечер должен быть полностью посвящен памяти Олловейна, но обоих друзей, похоже, волнуют иные вещи.
— Ее зовут Кирта, и она из клана Детей Стужи! — вдруг выпалил Нестеус. — Я познакомился с ней два года назад, когда приезжал на рынок крупного рогатого скота. Ты видел ее, Артаксас. Она чудесна! Ее ножки — словно стройные стволы березок, волосы подобны инею холодным весенним утром. А если бы ты слышал ее голос! Сладкий и меланхоличный, точно крик гагары на рассвете… Она будто…
— Ты что, стихи ей пишешь? — перебил Артаксас.
Кентавр вдруг показался сбитым с толку.
— Да, — признался он.
— Это заметно. Когда ты нас ей представишь? Я в жизни не смел мечтать о встрече с идеальным существом, — пошутил ламассу.
Слова кентавра проникли в самую душу Мелвина. Он невольно вспомнил о Лейлин, и ему захотелось остаться одному.
— Она не придет на поминки… я надеюсь. Я просил ее. Было бы нехорошо.
— Потому что здесь напиваются только мужчины?
Человеко-конь покачал головой.
— Мой отец запретил с ней общаться.
Артаксас громко расхохотался.
— И тебе не все равно? Мальчик, я видел тебя на поле боя. Тебя боялись даже тролли, а тебе нужно отцовское благословение! Хватай свою бабу и беги. Готов спорить, Оримедес как-нибудь переживет. Ты ведь его единственный сын. Ему без тебя долго не выдержать. С отцами иногда стоит обращаться пожестче. Вот увидишь, он снова образумится.
— Вряд ли. Он умеет быть очень упрямым…
— Ах, мальчик, ты настоящий подарок судьбы, драгоценная жемчужина, делающая его жизнь богаче. Но ты не принадлежишь ему. Когда ты был жеребенком, возможно, он имел право говорить тебе, куда идти. Но ведь не теперь же! Ты мужчина! Воин! Ты проливал кровь врагов на поле битвы. Элодрин и половина нашего войска обязаны тебе жизнью. Без твоей последней атаки битва под Мордштейном превратилась бы для нас в кошмарную бойню. У тебя на щеках еще пушок, а ты уже знаменит. Даже отец не может сейчас пойти против тебя. По крайней мере, он не сделает этого, если умен, а до сих пор я именно таким его и считал.