Всякому ясно, что в жаркий летний день лишь опасение прогневить скорого на расправу сеньора удерживало стражей на открытых боевых галереях, заставляя стоять, вглядываясь вдаль. Но кому, скажите, охота жариться на солнце, не смыкая глаз, словно поблизости может объявиться вражеский отряд, если в Савойе, хвала Господу, нынче мир и благополучие?! И потому, стоило хозяину покинуть замок – большая часть стражи укрылась в тени скоротать время и испытать удачу, бросая кости или раскидывая карты.
Убедившись, что даже и оставшийся на стене стражник мирно дремлет, бравый котабальеро подергал лозу, убедился в ее надежности, вздохнул, критически оценивая высоту стены, пробормотал: «Ну прям как малые дети», – и, пыхтя, как паровоз – да-да, я видел это чадящее устройство в Британском Музее Естественной Истории, – так вот, пыхтя, как паровоз, заползающий вверх по вертикальной стене, отправился навстречу заждавшимся его подвигам.
Тут меня подмывает немедля поведать о них, но, в конце концов, раз уж это мое повествование, следует рассказать и о себе.
Будь на моем месте Алекс, он бы, пожалуй, для красного словца приврал чуток, но в целом рассказ его вполне заслуживал доверия. Когда б о происшедшем стал говорить, да что там – вдохновенно повествовать серо-полосатый кардинал, «Песнь о неистовом Роланде» в сравнении с его речами показалась бы сухим отчетом о проделках шайки сорванцов на загородном пикнике. Но я, уж простите, расхваливать себя не буду, да и чем особо хвалиться? Невелика заслуга – старательно исполнить придуманную кем-то роль.
Стало быть, дело обстояло так: вернувшись в этот мир, я отправился к проезжему тракту, ведущему из Монсени в Турин. Я довольно часто сопровождал графа в его поездках в столицу Пьемонта, когда он желал побеседовать с учеными мужами, побывать в Шамбери, резиденции герцога, или прикоснуться к хранимой в тамошней часовне плащанице самого Христа, так что мне знаком был каждый камень на этой дороге и вокруг.
На одной из скал я знал отличное местечко, совершенно незаметное с дороги, однако позволявшее видеть ее этак на три лье в обе стороны, а то и более. Конечно, на таком расстоянии лица не рассмотреть, но оно и ни к чему. Кортеж его высочества герцога Савойского и так заметен издали. Его ни с чем не спутаешь.
Это тебе не возки спешащего на торг купца, не отряд стражи, охраняющий дороги от лесных разбойников. К слову, в наших лесах лиходеи рыскать опасаются. Всякому известно, мессир Констан скор на расправу и непременно развешает на деревьях всех изловленных злодеев. А что ж ему их не ловить? Отряд у него из сильнейших в герцогстве, а запах душегубов я в любой чаще за милю чую.
Эх, вот ведь незадача, обещал без похвальбы, а на тебе, тут же и нарушил слово! Уж простите, и вернемся к моим похождениям. Я залег на плоской вершине скалы, краем уха слушал гудение жуков в высокой траве, пробившейся сквозь камни. Мне это место всегда нравилось. В минуты, когда на душе бывало тяжело и бесприютно, я частенько пробирался сюда, дабы приникнуть к мягкой и тонкой траве, которая пронзала гранитную твердь, точно стрела бок матерого вепря. Любуясь слабыми травинками, я всякий раз размышлял о подобающем человеку упорстве и силе внутреннего стремления. В тот раз лежать пришлось довольно долго.
Едва-едва длинная кавалькада всадников с развевающимися вымпелами на пиках показалась вдали, похожая на отряд потешных солдатиков, каким старый граф некогда одарил младшего сынишку Ожье, я стремглав бросился в условленное место, то самое, где, согласно плану дона Котофана, должна была состояться наша встреча с людьми, посланными графом на поиски. Старые приятели не заставили себя долго ждать. Еще бы, Алекс, «повинуясь своей интуиции и зову чудодейственного талисмана», совершенно точно вывел монсеньора и его людей к подножию той самой скалы, царившей над округой.
– Ты куда подевался?! – без лишних слов рявкнул мессир Констан, когда я, взмокший от бега, предстал пред ним. Вернее, конечно, было бы спросить: «Откуда ты взялся?», однако не мое дело поправлять господина. Я лишь развел обескураженно руками.
– Помилосердствуйте, ваше сиятельство, и рад бы сказать, да не разобрал. Помню только, зверь прыгнул в башню. Матерый зверище! Да вот хоть маркиза спросите, он рядом стоял. А потом все изменилось вмиг – темный лес, вроде совсем как у нас, а будто незнакомый.
Граф де Монсени украдкой кинул взгляд на ехавшего рядом Алекса. Ему абсолютно не нравилось совпадение наших рассказов. Возможно, он даже чуял подвох. Я не ахти какой лицедей, и хотя сказал истинную правду, однако не будь уже в поту от бега, обязательно взопрел бы от натуги. Куда мне до настоящих оборотней с Базы?! Вот Алекс с котофеем, в отличие от меня, по их словам – «настоящие опера!».
Тут я, признаться, несколько запутался. Как утверждал наш фра Анжело, опера – это такой вид духовной мистерии, где пение стихов от начала до конца сопровождается музыкой. Он говорил, что в былые годы даже побывал в Риме на такой опере, называлась «Обращение Святого Павла».
Бельканто Алекса меня не слишком радует, а уж мартовские вопли его кота – так и подавно царапают слух. Кто знает, может, за прошедшие века опера так сильно изменилась? Но не хочется мне спорить с друзьями и огорчать их неуместными сравнениями. Ох, простите, что за напасть – я вновь отвлекся!
Вернусь к рассказу. Опера оперой, а время Алекс рассчитал верно, и в тот момент, когда мой господин собрался было пуститься в расспросы, уточнить детали и попытаться отыскать нестыковки, я выпалил, точно кулеврина [6] , какую граф недавно велел установить в надвратной башне:
– Ваше сиятельство, раз уж Господь сподобил меня очутиться на этой скале, обязан сообщить вам – на дороге видна кавалькада государя! Он меньше чем в трех лье отсюда.
Месье Констан нахмурился, досадливо закусил длинный, с легкой проседью, ус и бросил мне:
– Скройся с глаз, потом договорим!
Он кивнул одному из своих людей:
– Отвези его поскорее в замок, пусть немедля приведет себя в порядок. Завтра спозаранку большая охота.
Я поклонился с благодарностью и запрыгнул за спину ждущего меня всадника. Как бы уж там ни была сыграна роль, не мне судить, но видит бог, я сделал, что мог.
А в это время хвостатый полковник Мурзик проводил, как он сам выразился, диверсионную операцию в тылу противника, причем, как водится, с неизменным успехом.
Надеюсь, вы понимаете, что судить об этом я могу, лишь опираясь на его собственное суждение, а потому оставляю за теми, кто читает мои строки, совершеннейшее право верить им или не верить. Однако то, что вы почтили мои россказни своим благосклонным вниманием, свидетельствует, что некая доля истины в его бахвальстве имелась. Иначе как смог бы я поведать свою историю спустя шесть веков?