Но в те дни они видели друг друга почти каждый вечер.
Гастроли театра продолжались два месяца, ее новый друг готовился к отъезду, и к концу второго месяца знакомства Кристина оказалась с ним в постели.
После она не могла понять, как такое могло произойти. Но те два месяца были похожи на безрадостный в общем-то сон, в котором события текут вяло, все зыбко и происходит словно не с тобой. Отчетливо она помнила лишь кошмар их последней ночи…
Как-то вечером, когда они сидели в кафе, он вдруг сказал, приблизив свое лицо к ее лицу и снова обдав ее слишком горячим дыханием:
— Если у тебя будет ребенок, пусть он никогда не прикасается к куклам!
Эта нелепая фраза была сказана убежденным и мрачным тоном, со странной гримасой, которую Кристина разглядела в полумраке. Почему-то она запомнила эти слова навсегда. Он увидел, что сказанное дошло до нее, зацепило нервы, засело в подсознании, и удовлетворенно улыбнулся. То ли от игры света и теней, то ли еще от чего, Кристине этот оскал показался настолько зловещим, что она невольно вздрогнула.
(Она не могла объяснить самой себе, почему это абсурдное требование так поразило ее и так врезалось в память. Но предчувствие того, что непослушание повлечет за собой что-то очень нехорошее, было настолько сильным, что с тех пор она всегда неукоснительно следовала совету, больше похожему на предупреждение или приказ.
По той же причине ее ребенок большую часть времени проводил у одинокой вдовы, которой Кристина платила из своих скромных средств. Женщине было строго запрещено только одно: давать ребенку играть с куклами.)
…После кафе они вместе отправились домой к Кристине. Она уснула в полночь, и во сне ей вдруг стало душно и нестерпимо тяжело. Она вся напряглась, желая сбросить с себя эту тяжесть, а когда проснулась в холодном поту, то с ужасом обнаружила, что на ней что-то лежит — именно «что-то», большое, как человек, но слишком холодное и куда более легкое.
Дрожащей рукой Кристина дотянулась до кнопки и включила торшер, стоявший у кровати. При свете, который показался ей ослепительным, она увидела, что ее придавила огромная кукла мужчины из гладкой розовой пластмассы. На неживом лице была застывшая улыбка.
Со страшным криком, теряя сознание, Кристина оттолкнула куклу от себя, и та упала куда-то вниз, но перед тем как все вокруг померкло, девушка успела заметить, что кукла является точной копией мужчины абсолютно во всем, до мельчайших деталей…
* * *
Когда Кристина проснулась утром, в квартире никого не было. Человек в белом, видимо, уехал ночью. Кристина так никогда и не узнала, приснилось ли ей все то, что было связано с куклой, был ли это кошмар, навеянный пьесами заезжего театра и разговорами о марионетках, галлюцинация или же странная, необъяснимая реальность.
Спустя несколько дней все случившееся стало казаться ей далеким и не слишком важным, а потом уже не было смысла думать об этом.
Еще через три недели Кристина поняла, что беременна, и долго не испытывала ничего, кроме смятения и страха. Она не знала, что делать, а потом решила: почему бы и нет? И все вроде бы стало проще. Но только на некоторое время.
О своих отношениях с владельцем кукольного театра Кристина вспоминала редко. Она никогда больше его не видела…
* * *
Утром контейнеры с мусором вывезли. Кристина вздохнула с облегчением, наблюдая в окно за поблескивающими в тумане красными фонарями удаляющегося грузовика.
К вечеру следующего дня воспоминания о происшествии с куклой изгладились из памяти ребенка, и сама Кристина почти перестала думать об этом.
А спустя еще два дня кукла снова появилась в ее доме.
* * *
Они возвращались с прогулки в глубоких сумерках. Кристина почувствовала неладное, как только вошла в квартиру. Ребенок болтал о чем-то за ее спиной. Она зажгла свет и коснулась затылком стены.
В кресле, опираясь на спинку, сидела кукла. Но на этот раз у нее не оказалось ног. Там, где они должны были крепиться к туловищу, зияли два отверстия.
Кристина не могла сообразить, та ли это кукла, которую она выбросила, или же другая. Первой ее мыслью было попросить кого-либо о помощи, но потом, несмотря на страх, она поняла, что в этом деле ей никто не поможет.
…Все повторилось сначала — плач, уговоры, истерика. Вторая кукла последовала вслед за первой. А наутро, одевая ребенка, Кристина почувствовала, что обе его ноги холодны как лед.
Охваченная ужасом, она потрогала лоб ребенка. Нормальная температура. Во всем остальном ребенок выглядел совершенно здоровым — она могла бы поклясться в этом. Да и сам он вел себя как обычно и ни на что не жаловался.
Последующие два дня она внимательно следила за его состоянием, но никаких признаков болезни так и не заметила. Смутная тревога, однако, уже не покидала ее. Теперь она знала почти наверняка, что зловещая кукла появится снова, и дала себе слово сделать все, чтобы помешать этому.
Оба раза куклу подбрасывали в ее отсутствие, и поэтому Кристина решила несколько дней не выходить из дома. Она взяла двухнедельный отпуск, запаслась продуктами и одним холодным октябрьским вечером наглухо заперла дверь своей квартиры.
* * *
Страх лишил ее сна. Теперь ночами она почти не спала и сидела в гостиной, уставившись бессмысленным взглядом в телевизор и прислушиваясь к тихому дыханию ребенка. Она боялась включать свет — ей казалось, что ужас гнездится во всех темных углах квартиры. Порой она засыпала от усталости, словно проваливалась в черную яму, но что-то снова будило ее. Она просыпалась, вздрагивая, и принималась испуганно озираться по сторонам…
Так прошло еще трое суток. Днем Кристина смотрелась в зеркало и с тоской осознавала, насколько все это измучило ее. Глаза, казавшиеся огромными, горели лихорадочным огнем на бледном осунувшемся лице. Погруженная в сомнамбулическую отстраненность, она медленно бродила по квартире…
На четвертую ночь она забылась тяжелым сном, сидя на диване перед телевизором. Было что-то около часа пополуночи. Экран мерцал голубоватым светом, а по потолку скользили отблески фар изредка проезжавших мимо дома машин. Дыхание ребенка вдруг стало прерывистым и шумным, но Кристина уже не слышала этого.
Через некоторое время она вздрогнула и очнулась. Медленно, очень медленно она повернула голову в сторону кресла. Оно тонуло в глубокой тени в углу комнаты, но луч света вдруг упал на него, и тогда Кристина тихо, почти по-собачьи завыла.
В кресле сидела кукла. Вернее, теперь это было только туловище с головой. Голова все так же нелепо склонялась вперед.
* * *
Ребенок кричал во сне. Его крики становились нечеловеческими; непонятно было, боль это или ночной кошмар.
Кристина бросилась в спальню. Ребенок метался на кровати, его лицо и грудь покрылись испариной. Простыня оказалась влажной. Когда мать склонилась над ним, он судорожно вцепился руками в ее шею. Новое, не испытанное ранее ощущение поразило ее, как удар током, — его руки были ледяными…