Шорнах лично проводил гостей в тронный зал на ужин и, оттеснив родовую знать, указал чужакам почетные места за столом. Тем прилюдно, с плохо скрываемой радостью, мстительно унизил семьи Бровов и Ведомов, отодвинув их подальше от трона, на места за нижним столом. Пусть привыкают: не слишком охотно клонят головы перед наместником, глядят зверовато и неприветливо, смутные речи ведут, так и милости короля будут навсегда и безвозвратно лишены.
Двери зала сошлись, оставляя в покоях лишь избранных. Длинные столы заполнились в подобающем случаю молчании. Только княгиня Лада всё всхлипывала в свой необъятный платок, опираясь о стену в стороне от столов, у окна. Шорнах сердито следил за ней, взглядом требуя взять себя в руки и начать церемонию. Вдова должна сказать первое слово или хотя бы жестом изъявить согласие на вынос герба и регалий. А от этой канэмской дурищи сейчас, видимо, ничего путного не дождешься.
Кэбир, невозмутимый посол юктассцев, все более приятный Шорнаху, понятливо улыбнулся уголками губ, презрительно отмечая чисто женскую слабость вдовы князя Канэми. Почти неприметно шевельнул плечом. Стоящий за его спиной в почтительном полупоклоне телохранитель согнулся еще ниже и направился к княгине. Кэбир же мягко, шелестящим тихим голосом, поинтересовался: что за доспех повешен на чучело там, возле трона? Уж слишком тяжел, да и отдельные латные накладки соединены нерушимо, не выглядят подвижными. Наместник охотно пояснил: его должен был разрубить мечом младший княжич, доказывая свое наследное право на трон. Теперь обычай отжил свое, увы, ведь происками демонов ночи род Орланов иссяк, а меч утрачен… Кэбир склонил голову, прикрыв лицо ладонями и тем отмечая по обычаю своего народа скорбь. Лукаво усмехнулся, опустив руки: а что скажет вендская Правда, если иной воин разрубит доспех? Наместник позволил себе ответную улыбку. Без нужного меча подобное немыслимо, пояснил он: сталь действительно слишком толстая и массивная. Закаленная, лучшим кузнецам города заказ был дан. Сидящий в стороне хмурый князь Харим из рода Ведомов пробасил внушительно: смысл обычая и состоял в поиске чуда, кто разрубит, за тем правда Богов. Ему ли не знать, наставнику погибшего Всемила. Мальчика, которого он растил как родного сына и оплакивает по сей день. И куда более жестко и решительно добавил, что ему неприятен и непонятен отказ наместника испытать свой меч в деле. Пока в Вендире жив закон Орланов, не может быть иного честного пути признания прав на венец, тем более за чужаком из ничтожного Синегорья.
«Посол» улыбнулся презрительно наглым речам сидящего столь далеко от трона пожилого венда. И предложил для пробы дать право старшему из своих телохранителей проверить судьбу и доспех.
– Я даю согласие, – неожиданно твердо сообщила Лада. – Решение в указанном деле за мной, наместник. И право Орланов истолковано достойным князем Ведомом из Огиры верно.
Шорнах нехотя кивнул.
В конце концов, что это меняет? В пустом-то зале на этом доспехе пробовали разные клинки, и даже добытые по осени из кузни самого Медведя. Без малейшего толка!
Воин, тяжелый и до странности подобный в своем нелепом одеянии юга упомянутому зверю заворочался, осматривая зал и выбирая хоть какое оружие подстать руке. Углядел секиру, уверенно прошел, снял ее со стены под заинтересованный и даже испуганный шепот. Подбросил, вроде бы играючи, поймал, тем превратив шорох голосов в нестройный выдох «о-ох». Довольно кивнул – хороша, годится.
Шорнах плотнее уселся на ставшем неудобным троне, толкающем в плечи слишком прямой спинкой, словно приглашая покинуть чужое место, не по праву занятое. Устроил руки на широких резных подлокотниках, оплетая пальцами шеи деревянных птиц, будто стараясь их придушить… Он следил за цепкой походкой огромного чужака с растущим беспокойством. Когда массивная сталь невесомо взлетела, приметно побледнел и даже прикрыл глаза на миг. Почудится же такое! Вниз секира пошла, с гудением разрывая воздух. В рассказах о Милооке описан «голос большого лезвия», но своими ушами его из сидящих никто не слышал, кроме стариков, вроде буркнувшего своим отнюдь не иссякшим с возрастом басом «Любо!» Дарена Брова. Шорнах вжал голову в плечи, не веря тому, что уже знал наверняка.
Скорлупа доспеха и не хрустнула толком, издав настоящий звук лишь в падении, когда две, на взгляд совершенно равные, половинки с гладкими срезами сокрушительно зазвенели-загудели по мрамору пола. В тишине зала их движение пристально и почти недоуменно рассматривали все, не понимая, что теперь делать с невозможным. Когда последний отзвук погас, тот же неугомонный Ведом уверенно припечатал ладонью стол. Он ничуть не растерялся.
– Вот у нас и появился князь, – сообщил он остальным очевидное для себя. – Уж всяко получше этого охальника синегадского будет. Да и хватит ему в наместниках ходить, над нами куражиться! Располовинил начисто, не хуже Топорщика нашего памятного. А при том-то князе заговоры быстро пресекались.
Шорнах удивленно поднял взгляд к галереям, где замерли лучники, не подумавшие даже наказать наглеца за прямое оскорбление его, наместника. Вопреки заранее условленному с охраной и уже дважды повторенному жесту! Попытался что-то сказать, но не успел. Пока все следили за панцирем, разрубивший его воин добрался до занятого наместником трона. Секира взлетела, снова загудела сердито и низко.
– Совести у тебя нет, – возмутился «посол», демонстрируя знание языка вендов не способной оценить этот факт знати, замершей статуями. – Во-первых, кресло испортил, а ему две сотни лет. Во-вторых, и главных, я собирался его зарубить еще на болоте. С вами, медведями, одна морока. Чуть отвернешься и не знаешь, чего ждать… точнее знаешь, и наверняка!
– А что, по-твоему, два раза «траурный ужин» собирать? – усмехнулся Яромил, с немалым удовольствием избавляясь от «намордника» и заодно – чалмы. С лязгом опустил секиру на стол, разметав посуду, осмотрел не способный еще вздохнуть зал. – Извини, дядька Харим, в кои веки ты из логова своего в столицу выполз и на заговор сподобился, а по моей поспешности не пригодилось задуманное. Бердичи, небось, тоже в деле? Я еще как сюда шел, отметил: не худший народ возле тронного зала прогуливается.
– Ага, – почти бессознательно кивнул пожилой Ведом, щурясь и недоуменно рассматривая ожившего князя. Прокашлялся, задумался, снял с головы соболью шапку, надетую ради сугубого неуважения к наместнику. – За дверьми сразу и стоят они, значит… Тьфу на тебя, все мысли в голове дыбом! Что я говорю-то? Ага… с полсотни там верных людей. – Он нащупал хоть одну не успевшую растаять в мутном недоумении мысль и взялся перечислять: – Бердичи все, десять душ, шибко злые и с немалой подмогой охрану у ворот вразумляют. Быковичи тоже здесь, и Снежские, и иные. Не люб нам этот, чтоб ему, король… был.
– Вот и займись, – Стояр наконец усадил свою Ладу, которую прежде усердно прикрывал собственной широкой спиной от лучников, размотал чалму и бросил Ведому. – Тонковат флаг, а пока и этот сойдет. До чего дошел – птичье гнездо на голове второй день таскаю.
– Эк ваши светлости в навьем мире подкоптились, аж бронзовые. – Оттаял, зашевелился и довольно откинулся в кресле сосед Ведома. – Что, князей через речку Смороду в обратный путь отпускают, коль дела не закончены? Всем скопом, что особенно приятно!