— И не объяснишь никогда, — мрачно пообещал отец Николай. — Мыслимое ли дело, божественные помыслы объяснять? Ежели каждая тварь, на Земле живущая, возьмет на себя храбрость Бога разъяснять, что ж тогда содеется?
— При чем тут Бог? — возмутился Кононыкин. — Привыкли, чуть что случится, все божественными помыслами объяснять. Феномен есть, но он скорее природное явление, которое нужно правильно изучать и давать ему необходимые научные оценки. Чтобы наш православный Господь да за каких-то фашистов радел?
— Господь, он гадов не любит, — согласился отец Николай и замер с полуоткрытым от удивления ртом.. — Но если это не он, то кто же?
Ответ сам проистекал из вопроса, но Кононыкин и Ворожейкин деликатно промолчали. Лишь переглянулись меж собой со странными улыбочками, словно вот сейчас прямо на их глазах отец Николай впал в белую горячку и принялся ловить на своей рясе зеленых и веселых чертиков.
— Ладно, — мрачно сказал отец Николай, перехватив их взгляды. — Замнем для ясности. Как говорится у Исайи, «ждал правды, и вот — вопль!».
— А почему твой биолокатор в администрации зашкаливает? — удивился вдруг Кононыкин. — Ну, я понимаю, некротическое излучение там, черная биолокация, администрация-то при чем?
— Не знаю, — с сомнением пожал плечами Ворожей-кин. — Что-то там есть, конечно. Но что? После войны в том доме комендатура лагеря была. Потом поселковый Совет. Ну а когда Советскую власть разогнали, администрация поселилась. Тот же поселковый Совет, только вид сбоку.
— А я знаю, — сказал с легкой запинкой Кононыкин. Уши его побледнели, кончик носа был красным, и это значило, что Дима созрел для научных обобщений. — Там, наверное, пленных расстреливали. Я читал в газете, что где-то на Енисее райотдел милиции подмыло. А в подполе того райотдела второе кладбище обнаружилось. Тайное. И чуть ли не в два раза больше основного. Такие дела'. В «Енисейском демократе» заметка была. Поэтому и фон такой мощный.
— Горе тем, которые с раннего утра ищут ликеры и до позднего вечера разгорячают себя вином, — вдруг рассудительно сказал отец Николай. — И цитра и гусли, тимпан и свирель, и вино на пиршествах их; а на дела Господа они не взирают и о деяниях рук Его не помышляют.
— Кстати, о музыке, — оживился Кононыкин. — Я включу телевизор? Там сегодня концерт Аллы Пугачевой показывать должны. «Женщина, которая отпела».
Некоторое время все слушали певицу.
— Завтра опять замеры делать буду, — ни к кому не обращаясь, сказал Ворожейкин. — Может, центр аномалии найду.
— А я опрос населения продолжу, — выложил свои планы Кононыкин. — Мне вчера на двух классных свидетелей указали. И еще раз с Александром Овечкиным побеседовать. О деталях. Коль, а ты чего делать будешь?
Отец Николай поднял голову и солово посмотрел на Кононыкина. — А я в Двуреченскую церковь поеду, — неожиданно ясным и трезвым басом изрек он. — Чую я, бесы здесь завелись. Изгонять будем. Совместными усилиями с отцом Серафимом возьмемся.
Пока в Доме колхозника уфологи мирно рождали в спорах истину, в Россошках происходили серьезные события, еще скрытые от глаз постороннего наблюдателя, но тем не менее, несомненно, имеющие значительное влияние на еще не наступившее будущее. Так, третий сон Кутузова в деревенской избе в Филях, о котором никто не знал, кроме великого полководца, обеспечивал полную и безоговорочную победу над зарвавшимся Наполеоном. Следуя своему сну, Кутузов убедил императора допустить врага в Москву, а после печально знаменитого пожара, который выгнал не привыкших к российским морозам французов во чисто поле, преследовал их там, беспощадно расчленяя многочисленную армию захватчиков на части и громя всеми средствами, вплоть до ухватов и иной домашней утвари, коей были вооружены крестьянские отряды, объявившие французским завоевателям самочинную Отечественную войну. Аналогичную попытку ложно сдать Москву предпринимал Г. К. Жуков в годы Второй мировой войны. Но бывший тогда у власти И.В. Джугашвили, посасывая знаменитую трубку, сказал прославленному полководцу: «Иди ты на… со своими вещими снами. Можешь видеть в них все что захочешь, но Москвы я не отдам. Я тоже, брат Жюков, сны вижу. Копайте себе могилы на подступах или побеждайте!» Георгий Жуков был тогда еще молодой, и умирать ему, естественно, не хотелось, поэтому копать могилу себе не стал, а принялся побеждать фашистских фельдмаршалов и так этим увлекся, что опять-таки дошел до Берлина.
Но мы отвлеклись, ведь речь у нас с вами шла о Россошках. Так вот, в Россошках и в самом деле происходили странные события. Акушерка поселковой больницы Анна Облепихова рассказывала, что за последний месяц в Россошках родилось пятеро детей и все — девочки. Детишки рождались крупные, с рыжеватым пушком на голове, но главное — под левой ручкой у каждой выделялась большая темная родинка, словно всех малюток кто-то пометил для своих неизвестных целей. И на лик они были схожи, напоминали известного в Россошках Ивана Непомнящего. Он, сволота такая, и в самом деле был непомнящим; при виде очередной еще незнакомой ему красотки всегда забывал, с кем амуры накануне крутил. Волнений особых рождение девочек не вызвало бы, ну, может, мужики Непомнящему морду бы набили — так не в первый же раз! Но тут почтальон, как на грех, привез в Россошки выписанный учителем физкультуры Данилом Молчановым иллюстрированный журнал «НЛО». Журнал первой стала изучать жена почтальона — Аглая, которая и наткнулась на статью, где черным по белому сообщалось, что рыжие девочки с родинкой под мышкой уже стали рождаться и в городе Санктъ-Петербурге, бывшем, значит, Ленинграде, и по всему выходило, заключал журналист, что исполняется древнее пророчество. По этому пророчеству получалось, что перед концом света миром будут править рыжие дьяволицы с родинкой в соответствующих местах. Следовательно, подводил итог журнал, конец света уже близок. Аглая тут же побежала по селу, тыча журналом в нос всем своим знакомым. Сначала, конечно, шум поднялся изрядный. Некоторые требовали немедленного линчевания Ивана Непомнящего как личного представителя Антихриста в Россошках. Другие резонно возражали, ссылаясь на то, что такие девочки уже вон и в Питере рождаются, а Иван сроду дальше двуреченской развилки не ездил. Третьи осторожно говорили, что, мол, верно, так оно и есть, Иван из Россошек никуда не выезжал, но вот в прошлом году, как раз девять месяцев назад, из Питера в поселок девицы приезжали, и вообще все лето у Немецкого пруда туристки в палатках жили. А кто их знает, откуда они — может, и из этого самого Санктъ- Петербурга?
Осторожности ради Ивана Непомнящего все-таки побили, но не как Антихриста, а как разнузданного и порочного в помыслах жеребца. Стали думать, что делать с родившимися дьяволицами. Отец одной из них, Антон Голубков, высказался в том плане, что дьяволица его доченька или нет, но многим поселковым экзорсистам не поздоровится, если они не заткнутся и на его младшенькую напраслину лить не перестанут. Голубков мужиком был видным, кулаки — как дыньки спелые, и возражать особо Антону никто не стал. Себе дороже! Те же, кто в журнальную публикацию уверился, утешали себя тем, что пока девочки вырастут, жизнь уже и пройдет. А что старому человеку конец света? Нет у старика к нему особого страха, главное — погрешить пока, чтобы в нужный день было за что перед Богом оправдываться.