– Ах!..
Обретший свободу резиновый, надутый водородом пузырь рванулся вверх, будто ракета, и в мгновение ока растворился в сияющем голубом небе…
* * *
«Ну и чего ты добился?»
Внутренний голос был грустен. Он искренне сожалел, что Владислав не слушал его предупреждений, не внимал голосу разума… И не собирается внимать впредь.
«Если будешь упрямиться, они будут тебя пытать, только и всего. Ты знаешь, что такое настоящая пытка? Нет? Ты выпал в осадок и обделался, будто младенец, когда тебя просто избили. Избили, между прочим, довольно щадящее. Больно, но без всяких видимых и скрытых последствий. Ни одной кости у тебя не переломано, даже почки не отбиты – радуйся. Что же будет, когда тебе начнут загонять иголки под ногти или прижигать всякие интимные места раскаленной кочергой? А вспомни, как ты читал в газетах про то, что всякие отморозки выделывают со своими жертвами? Утюги, паяльники… А ведь это еще самые невинные штучки из арсенала этих средневековых варваров! Одумайся!»
«Отстань! – упрямо отвечал Владислав, разумеется мысленно. – Стерплю. Не получится стерпеть – сдохну! Но переписывать не буду. Пусть хоть на куски режут!»
«Дурачок! Когда начнут резать на куски – станет поздно. Обратной дороги тогда не будет…»
Наверное, его сознание все-таки до конца не восстановилось после потрясения, иначе не стал бы он спорить с внутренним голосом, слышимым им одним и на сто процентов иллюзорным. Но если слабое тело, помнившее боль, колебалось, дух Сотникова-младшего был крепок как никогда. Он действительно готов был умереть, но ни на йоту не уступить.
Судя по всему, он все сделал правильно. Иначе из-за чего бы заказчики так взбеленились. Похоже, что несколько темно-синих строчек на белом листе что-то настолько изменили, что они, такие вальяжные и самоуверенные вначале, оказались выбитыми из колеи, ошарашенными, повергнутыми в прах именно тогда, когда считали все свои замыслы свершенными и незыблемыми как скала. Увы, порой свойственно ошибаться даже самым уверенным в себе…
По его расчетам, Владислав томился в своей тюрьме уже больше суток. Его не беспокоили, разве что на столике рядом с кроватью, на которой он безвольно валялся вначале, появилась стопка чистой бумаги и хорошая ручка. Не «Паркер», конечно, далеко не «Паркер»… Погорячившиеся вначале заказчики опять создали для своего пленника все условия, наивно полагая, что он сменит свое решение и пойдет на попятную.
Они даже рукопись любезно присовокупили. Правда, не настоящую, а ксерокопию, но все-таки. Твори, мол, Влад, – мы на все готовы! И даже последние две странички, из-за которых весь сыр-бор разгорелся, в ней присутствовали. Будто просили: «Переделай нас, автор! Не будь дураком!»
Но автор предпочитал оставаться дураком.
Да, он переписал свой крамольный финал, но отнюдь не так, как ожидали «Иосиф Виссарионович» и материализовавшийся из ночных грез «Али-Ходжа». Теперь в нем было не две странички, а три, и смысл еще более усугубился. Владислав вообще едва сдерживался, чтобы не покарать, пусть и на бумаге, своих мучителей. Сдерживался из последних сил, хотя в мозгу кошмарной чередой выстраивались всякого рода расстрельные команды, гильотины, виселицы, электрические стулья и даже колья (восточный колорит-с!), обильно смазанные бараньим салом, и груды камней для побивания преступников. Сдерживался по очень простой причине. Потому что в одном был целиком и полностью согласен со своим внутренним голосом: случись что с заказчиками сейчас, его собственная жизнь не будет стоить и исчерканного клочка бумаги.
Например, того самого, который он сейчас старательно покрывал каракулями, высчитывая про себя: через сколько часов встревоженная его отсутствием Ирина отнесет на почту пакет с отцовской исповедью. А также – сколько времени уйдет на то, чтобы, миновав все хитросплетения и окольные пути, свойственные российской почте, умудряющейся порой письмо на соседнюю улицу доставлять целый месяц, пакет этот попал в руки загадочному Маркелову…
– Распишитесь вот тут и вот тут…
Командир пожарного расчета радостным отнюдь не выглядел. Точно так же, как и его ребята, перемазанные сажей, сматывающие сейчас во дворе брезентовые рукава. И уж совсем не радовался хозяин квартиры, большая часть которой только что превратилась в практически чистый углерод. Причем отнюдь не в алмазы…
– Ваше имущество было застраховано? – сурово поинтересовался закопченный пожарный, пряча подписанные листы в планшет.
– Да, конечно, – горестно вздохнул Александр, не представляя себе, какая страховка поможет ему восполнить ополовиненную огнем библиотеку или превратившуюся в пепел коллекцию морских карт – память о детском увлечении дальними морями, парусами и прочей соленой романтикой.
– Ну, тогда мы с вами вряд ли встретимся. Советую выключать перед уходом утюг.
– Я выключал…
– Слушай, – Геннадий перемазался сажей почище профессионального борца с огнем, хотя в квартиру его, как и хозяина, допустили уже после полной над оным победы, – а ведь компьютер уцелел! Ты не поверишь, но это так.
– Превосходно, – без особенного энтузиазма в голосе протянул Маркелов, только что проводивший пожарного и получивший на прощание десяток полезных советов, большинство из которых знал с раннего детства.
– А вот телевизору не повезло… – Архивариус показал на спекшийся кусок пластмассы, перемешанной с осколками стекла. – Но он ведь у тебя был уже стареньким.
– Угу… В позапрошлом году купил.
– Да ты что?.. Прости, я думал…
– Ничего. Все равно большой части моего богатства место – на помойке.
– Ты преувеличиваешь… Вот, смотри… Спальня почти не пострадала. Постель, правда, придется стирать, да и одежда в шкафу гарью провоняла…
Иванов вдруг замер на месте, и его глаза, и без того не самые маленькие, превратились в чайные блюдца.
– Рукопись… – горестно простонал он. – Рукопись…
– Что рукопись? – оторвался Александр от созерцания резиновых сапог, стоявших в прихожей с самой майской рыбалки и теперь превратившихся в галоши.
– Рукопись тоже…
– Не переживай, – майор похлопал приятеля, замершего в виде статуи, олицетворяющей вселенскую скорбь, по плечу. – Все равно мы ее успели изучить от корки до корки. И ксерокопии сделать. Такая уж у нее, видно, судьба.
– Рукопись… – не слушая его, простонал Геннадий.
Горе его было настолько неподдельным, что Маркелов решил не мучить друга и, зайдя в спальню, открыл сейф, вделанный в стену и замаскированный спереди легко отодвигающейся тумбочкой (кстати, обугленной с одного края). Не то чтобы Александр владел какими-то особенными ценностями – порой на металлической полке несгораемого шкафа и рубля не валялось, но зато за толстенной дверцей, бывало, гостили документы под всякими серьезными грифами, которые майор, частенько вопреки инструкции, брал домой поработать. Или табельный «ПСМ» [20] . Нашлось там место и злополучной папке, счастливо избежавшей знакомства со своим злейшим, после архивных крыс, врагом.