С последними словами в руку корчмаря нырнула серебряная монета. «Почтеннейший» согласно кивнул.
– Токмо вот с форелькой проблемы будут, – сказал он. – Раньше-то мы ее от ельфов получали, от кверкских. А теперь от них и снега зимой не допросишься. Говорят, меж городами еще какая-то торговлишка идет. Но по-простому, как раньше, в базарный день – на нашей ли, на ихней стороне, – это нет.
– Во-во, – поддакнул кто-то из завсегдатаев, расслышав реплику корчмаря, – совсем нелюди в снобстве своем носы позадирали. Но слыхивал я скоро им эти носы-то опустят долу да уткнут ими в… За соседним столом хохотнули, но как-то неуверенно.
– Уважаемый, – обратился наемник к корчмарю, – не будете ли вы так любезны все же притащить мне поесть?
Корчмарь поспешно ретировался на кухню, и было слышно, как он гремит посудой и отвешивает подзатыльники нерасторопным помощникам.
– Что же, – подхватил тему наемник, поворачиваясь к завсегдатаю, – вы их нелюдями кличите, словно леших каких? Неужто в этих краях оседлых эльфов не живет?
– Дак вить, – слегка замялся мужик, – живут, куда ж без них! Да только это наши, оседлые. Иные хоть и не пьють, да в остальном – нормальные мужики, не то, что те. Чтоб вы знали, господин наемник, кверкские-то здешних своих соплеменников еще больше, чем людей, не любят, за отступников держат. Э-эх, было б от чего отступаться!
Пивная кружка брякнулась на стол перед наемником. Клок поползшей сверху пены не удержался и упал на столешницу.
– Нелюди – они нелюди и есть, – подтвердил корчмарь. – Кто поймет, что у них на уме? Токмо, может, гномы попроще будут, к нашему брату поближе. А ельфы эти… сегодня он с тобой здоровается вежливо да квасок потягивает, а завтра, глядишь, порчу наведет.
– Так уж и порчу? – безразличным тоном поинтересовался наемник, отхлебывая пиво и подозрительно принюхиваясь к первому снетку.
– Ну аль еще чего. Ельфы-то, они ворожить горазды. Вон, в Семидырках, говаривают, тамошний ельф оседлый втихую все поля попортил – потравил!
– Это как же? – удивился наемник. – Ночами бегал по ним или катышем катался?
– Да кто его знает, – пожал плечами корчмарь, – может, и брешут все…
* * *
– Ты должна научиться видеть ауры живых существ – это доступно каждому Охотнику.
Они шли по аккуратной тропе, среди высоких побегов отцветшего уже борца и зеленых фонтанов папоротников. Дорожка петляла, огибая деревья и следуя формам рельефа, как и положено приличной лесной тропе, но при этом была безукоризненно ровной: ни случайные камни, ни выпирающие корни, ни промоины не препятствовали небрежной ходьбе двух спутников. Нити и ручейки магии, постоянно ощущаемые Ивоной в кверкских лесах, сплетались здесь в подобие паутинного купола, накрывающего обширный участок леса.
Эльф понимающе кивнул в ответ на вопрос дочери.
– Мы в одной из священных рощ, защищенных собственной магией. В моей вотчине, – усмехнулся он. – В основе каждой такой рощи лежит либо магический артефакт, либо естественная магическая аномалия. Деревья некоторых пород способны работать как амулеты-накопители, а высаженные определенным образом, еще и создают потоки сырой магии, которые и сплетаются в «паутину», защищая рощу. Кстати, – вернулся он к прежней теме, – ты ведь видишь и некоторые заклинания, и наиболее мощные магические потоки…
– Здешние я только ощущаю – примерно как движение воздуха при сквозняке.
– …Значит, ты должна видеть и ауры живых организмов. Это свойство мага жизни. Вот стихийные маги зрительно воспринимают магическую основу той или иной элементали – ауру камней, например.
Они остановились на небольшой полянке, на которой торная тропа пересекалась с муравьиным трактом. Шестиногие труженики, не обращая внимания ни на что, кроме приближающейся осени, деловито сновали туда-сюда, перетаскивая какие-то необычайно нужные им предметы в свои катакомбы.
– Ну я же при тебе вчера несколько раз пыталась, – вздохнула девушка, рассеянно глядя на муравьев, – и ничего путного не увидела.
– Ты – потенциально сильный маг, и с немалым для твоего возраста практическим опытом. Возможно, ты просто пока не смогла понять принцип…
– Ты мне вчера так и не смог доходчиво объяснить, как именно это делается.
– А я даже и не знаю, как тебе это объяснить, дочь. – Эльф каждый раз будто пробовал это слово на вкус. – Ну не учил же тебя никто видеть или слышать! Вспомни, как ты научилась зрительно воспринимать заклинания?
– Не помню. Как-то само пришло. Может, я не Охотница и мне это не дано? – отозвалась Ивона, пытаясь разглядеть ауру ползавших перед ней муравьев.
– Сама рассказывала – в тебе распознал Охотницу даже полуэльф, так что поверь старому отцу. – Эльф состроил гримасу, призванную изобразить, насколько он стар, хотя Ивона знала, что его сто пятнадцать лет по эльфийским меркам едва выходят за понятие «юность». – Давай попробуем так, – продолжал Алеседион, – смотри на объект, а потом постарайся, закрыв глаза, представить его перед собой. Да, и вот еще что: попробуй проделать все это, держась… вот за это дерево. – И он указал на невысокое дерево с толстым изогнутым стволом и раскидистой кроной, уже заметно пожелтевшей.
Ивона вздохнула, подумав, что новообретенный отец, похоже, хочет взять реванш за прошлые годы и научить взрослую уже дочь хотя бы чему-нибудь. Она покорно протянула руку и коснулась толстой потрескавшейся коры. Удивительно, но кора оказалась очень приятной, бархатистой на ощупь, от нее по пальцам и предплечью немедленно стало распространяться приятное тепло. Похоже вел себя амулет из зуба дракона, но от него сила накатывала стремительной волной, распространяясь по всему телу за считанные секунды; сейчас же она текла неторопливо, как свежий мед, медленно-медленно проникая во все клетки организма. Девушка сделала глубокий вдох и закрыла глаза, стараясь сохранить перед мысленным взором картину леса.
Мягкий солнечный свет пробивался сквозь опущенные веки, на его фоне мельтешили расплывчатые пятна, какие видишь, когда глаза устают. Картина леса никак не хотела воспроизводиться в привычном виде.
– Ну как? – раздался голос Алеседиона, и одно из наиболее ярких пятен вдруг зашевелилось и сдвинулось.
Ивона, которая только что хотела открыть глаза и заявить, что ничего не получается, замерла.
– Пошевели-ка еще раз рукой, – попросила она.
Яркое лилово-оранжевое пятно вновь зашевелилось, порождая медленно затухающие светящиеся шлейфы, и Ивона начала различать в нем детали: сперва – руки отца, а затем и подробности окружающего мира. Девушка стояла и завороженно смотрела, как из бессмысленного мельтешения пятен и полос лепятся образы листьев и ветвей, воспринимаемые как мерцающие голубоватые или серебристые контуры, как капельками крови перемещаются по этим ветвям паучки и прочие насекомые, оставляя позади себя смазанные, постепенно исчезающие следы. «Так вот, – подумала она, – что означает – смотреть широко закрытыми глазами!»