Воевода Волобуй повернулся и всмотрелся в лицо ефрейтора.
– Я понимаю, ты богатырь, заступник, снискатель бранной славы. Только не могу уразуметь, зачем тебе эта война, если ты не эрэфиец?
Как ни странно, дембель впервые задумался над этой проблемой. Некоторое время собеседники, ехавшие чуть впереди авангарда, слушали лишь топот бесчисленных копыт и командные окрики сотников. Где-то далеко позади ратники пели бравую песню. Ни слов, ни мелодии разобрать не представлялось возможным, да и откуда в строю мелодия-то?
– В общем, Волобуй, мне будет трудно объяснить, – начал Егор. – Но у меня чувство, будто бы я здесь не чужой. На одном языке говорим, очень вы на нас похожи. Конечно, разница огромная… А словно и нету ее. Вот.
Воевода знал, что близнецы Емельяновы иномирцы, а резонов ефрейтора-богатыря не понял.
Дружина шла день и полночи, потом несколько часов отдыхала, затем двигалась до самого вечера, пока не достигла пограничного камня, на котором с одной стороны было высечено «Тянитолкаевское княжество», а с другой – «Легендоградские пределы».
– Здесь расстанемся, – с грустью сказал Волобуй. – Княгиня Василиса велела вернуться.
– А ведь хочется кочевника побить, – подначил Егор.
– Не трави душу. Дом остался почти без дружины. А за нами неусыпно следят соглядатаи латунского ордена. Ждут, басурмане, как бы ударить поподлей. Нам, когда мы в Торчок ходили, сильно повезло. Потом разведка донесла, что мы вернулись вовремя. Ихний отец Терминарий уже почти выдвинул полки на Легендоград. Рыцари собирались долго. А сейчас якобы сидят, готовые выскочить по первому зову. Чувствую себя словно птица, которая птенцов в гнезде оставила, а пока за едою летала… Короче, прощай, витязь. Желаю тебе и победы достичь, и воинов моих сохранить.
– Спасибо, удачи тебе.
Воронежский богатырь и легендоградский воевода пожали друг другу руки. Волобуй наблюдал, как входят во владения Световара его ратники. Дружинники салютовали ему, он держал руку поднятой. Потом двинулся навстречу арьергарду.
Невзирая на серьезные опасения, Егору удалось найти общий язык с тысяцкими. Опытные командиры впадали в детство, стремясь показать восемнадцатилетнему пришлому богатырю, кто в армии хозяин. Они просто исполняли приказ княгини, которой присягнули на верность, кстати, в присутствии братьев Емельяновых. Младшего же они уважали за силу и скромность, к тому же он спас Василису. Да и отчаянную рубку со Злодиевыми жрайками все отлично помнили.
Дембель сначала робел, потом как-то освоился.
Еще когда войско выступило из Легендограда, Егора поразило то, сколь тщательно и точно выверяли свои действия тамошние командиры. Десять тысяч человек напоить-накормить, о лошадях не забыть, ручьи-речушки не растоптать, наладить дозоры, разбивать-снимать лагеря – все эти задачи решались четко и в срок. Как там говорил один великий полководец? Каждый солдат должен знать свой маневр. Легендоградцы знали.
Такая согласованность вселяла уверенность, что враг будет разбит.
Емельянов-младший привел дружину в Тянитолкаев, когда мангало-тартарам оставалось до него два дневных перехода.
* * *
Молодая кровь кипит, она требует действия, ее веселит хороший кумыс и быстрая скачка на добром коне по бескрайней степи. Здесь, в редколесье, Тандыр-хану джигитовать не хотелось. Что за прелесть в нарезании петель по рассейским буеракам с обязательными деревьями да кустами. То ли конь поломает резвы ноги, то ли местный охотник, от кочевников схоронившийся, стрелой в спину догонит.
Посему повелитель степей наверстывал хмельным кумысом, уединением с пленницами и созерцанием многочисленных казней, которые мангало-тартары устраивали с маниакальной частотой.
– Уминай-багатур! – воскликнул Тандыр-хан, пируя с темником теплым пасмурным вечером. – Я отдаю тебе Тянитолкаев.
Он обнял по-свойски лучшего витязя:
– Вот, верный мой Уминай-батыр, раньше мы с твоим отцом были ровесниками и побратимами, а теперь я будто вернулся в тревожную молодость. Ты напоминаешь мне своего славного родителя – Полбеды-багатура. Эй, шаман! Спой про мою первую юность!
Потный зачуханный человечек в неизменно вывернутой наизнанку шубе схватил звучный кильмандар и объявил:
– Сказание о деяниях славных, коему название «Тандыр-хан и три нукера»!
Забренчал нехитрый инструмент, зазвучала одна из любимых песен повелителя степи. Здесь в эпической манере разворачивалась история того, как Тандыр возвращал себе власть и богатства, отнятые родичами. Низкородные друзья оказались лучше единокровных богачей.
Жили конюх Полбеды, средний братец Отбалды,
Младший братец Безузды – все красивы, молоды.
К ним явился хан Тандыр,
вай, в халате много дыр,
Но отчаянный батыр покорит однажды мир.
Старший отпрыск Достар-хана
ляжет поздно, встанет рано
И для друга ни барана не жалеет, ни варана,
Ни верблюда, ни овечки,
ни подпруги, ни уздечки,
Ни браслеты, ни колечки. Оцените, человечки!
Стали думать и гадать,
как почтить Тандыра мать,
Как бы родичей поймать, как богатства отобрать:
«Сколь коней у нас?» – «Четыре!»
«Сколь мечей у нас?» – «Четыре!»
«Луков сколь у нас?» – «Четыре!»
«Вай, везенье, посмотри! А могло бы быть и три!
Мы на гибель обалдуям мировой пожар раздуем
И отсель грозить мы будем
нехорошим этим людям,
Ведь Ткачи-хан, Повари-хан,
сват Тандыра Бабари-хан
Не хотят ему отдать, что успели отобрать…»
Далее шаман-сказитель подробно перечислил имущество улуса Достар-хана, и до непосредственной расплаты дело в песне дошло только к утру, когда героическому эпосу внимали лишь самые крепкие слушатели, не побежденные сном.
Герой сказания храпел на ковре, удивительно точно попадая в такт нехитрой, похожей на конский топот музыке.
Завтра вечером Тандыр-хан посмотрит на стены Тянитолкаева, а нынче можно было и расслабиться.
Правда, под самое утро бичу степей приснилась знакомая темная комната. Шайтан был в гневе:
– Я указал тебе путь к молодости не для того, чтобы ты забылся в оргиях. Все можно вернуть.
Хан почувствовал одышку, тяжесть и рыхлость тела, от которых избавился, съев яблочко. «Я снова состарился! – ужаснулся кочевник. – Или мне привиделся друг Уминай и наливные плоды?»
Черный Шайтан неистово расхохотался:
– Знай мою силу. Следуй своим целям. Утопи эту землю в крови!
Нестерпимый жар Пекла хлестнул обнаженное тело Тандыр-хана, и он проснулся, ощупывая потное лицо.
Нет, нет, нет. Никаких морщин. Руки? Да, это руки юноши, а не старой развалины.