Горелуха сошла вниз вместе с Ляной, чтобы поздороваться с гостем и ответить на его вопросы. А вопросы у Искара к старухе были, и он не замедлил их задать.

– Ты знаешь, чей я сын и внук?

Старуха ответила не сразу, а посмотрела сначала на Ляну, которая сидела на лавке чуть в стороне. То ли Горелуха боялась ведуньи, то ли спрашивала у нее разрешения.

– Отцом твоим был мой сын Лихарь, а дедом – Листяна Урс, прозванный Колдуном.

– А почему его так прозвали?

– Предки Листяны были волхвами Лесного бога. Всегда считалось, что волхвы эти – оборотни. Да они и сами поддерживали людей в этом заблуждении. Когда радимичи воевали с нашим племенем, то в первую голову они убивали волхвов-шатунов, чтобы без их догляда племя урсов утратило связь с Лесным богом и распалось. После смерти Листяны и сына моего Лихаря у урсов остался только один волхв – Ичал Шатун. По его слову многие мои соплеменники живут и по сию пору.

– Горестную весть принес я тебе, старая, – сочувственно вздохнул Искар. – Нет больше на свете Ичала Шатуна, пал он от предательской руки и умер на наших с Ляной руках. Свидетелями тому были урсские ганы.

Горелуху потрясла смерть близкого человека. Лицо ее побледнело, а губы затряслись от сдерживаемого рыдания. Однако старуха справилась с собой, и переполнявшая ее сердце боль не прорвалась наружу слезами и криком. Не первая это была потеря в жизни Горелухи, и свои горести она научилась нести с достоинством.

– Ичал перед смертью снял со своей груди тайный знак Лесного бога и повесил его на шею Ляны, – продолжал рассказ Искар. – Почему он это сделал, я не знаю. Пророчество его было темным. Кряжан слова Шатуна в свою сторону истолковал, но, сдается мне, толкование гана было ложным. Ичал сказал, что потомки щуров и пращуров, кровь которых сольется в рожденном Ляной от меня ребенке, не должны поднимать мечи друг на друга.

– А что же тут темного? – удивилась старуха. – Если в вашем с Ляной ребенке смешается кровь полян, новгородцев, радимичей и урсов, то, значит, они не должны устраивать меж собой усобиц.

– Кряжан толковал слова Ичала по-иному, – нахмурился Искар.

– Предки Кряжана никогда не ходили в волхвах Лесного бога, – сверкнула глазами Горелуха, – и не ему толковать слова Ичала Шатуна.

Искар снял с груди золотой знак и протянул старухе:

– Можешь мне сказать, что эта пластина означает и кому она принадлежала прежде?

Видимо, Горелухе эта пластина была знакома, во всяком случае, рука ее дрожала, когда она рассматривала замысловатую вязь на ней.

– Откуда она у тебя?

– Я нашел ее в тех самых схронах, к которым ты нас вывела. Я отдал пластину Ичалу Шатуну, но он мне ее вернул и собственной рукой повесил на шею.

– Этот знак принадлежал Листяне Шатуну, – сказала дрогнувшим голосом Горелуха. – Очень многие люди пытались им завладеть, но в руки он дался только тебе… И если Ичал его тебе вернул, значит, все свершилось по воле бога. Твое слово, Искар, отныне будет отзвуком слова высшего. Вам с Ляной теперь предстоит найти дорогу, по которой пойдут урсы.

В голосе старухи была такая убежденность, что Искар даже слегка пригнулся под тяжестью, которую она взвалила на его плечи. Он в себе еще не успел разобраться, а от него уже требуют указать дорогу целому племени.

– Я ведь только человек и могу ошибиться, – покачал головой Искар. – А потом, кто мне скажет, что будет с душой моей матери, если ее сын станет Шатуном?

– Милица из рода Молчунов по доброй воле пошла за моим сыном, – твердо сказала старуха. – И богиня Макошь одобрила их союз.

– А у нас в сельце говорят по-иному.

– Люди часто заблуждаются, когда судят и прошлое, и настоящее, а то и по злобе или из выгоды пытаются его переиначить, – вздохнула Горелуха. – Но воля богов превыше людских наветов, и воля эта ясно выражена тем, что вы с Ляной сидите сейчас передо мной рука об руку и в сердцах ваших имена богини Макоши и Лесного бога. А Милица из рода Молчунов нашла дорогу в Страну Света, Искар, и дорога эта была прямой. Но если в твоем сердце сомнение, то взойди на Макошино ложе вместе с Ляной, и милость богини к вам будет подтверждением моих слов.

Горелуха не была ведуньей, и уверенность ее стоила немного. А Искару предстояло решить непростую задачу: мстить ли ему за смерть отца своего Лихаря или счесть его смерть карой богов за убийство Веско Молчуна и смерть Милицы. Многие люди тянули и толкали его в разные стороны, понуждая к действиям, выгодным для себя. Но эта их личная выгода могла обернуться разором и смертью для многих людей. А красно говорить умели все – и Драгутин, и Хабал, и ган Багун, и Рада, и даже Горелуха. Вот только была ли божья правда в их красивых словах и как много было той правды?

Глава 8 ПОДОЗРЕНИЕ

Боготур Торуса уехал домой, не дождавшись окончания Даджбоговых празднеств. Честь он князю Всеволоду оказал, долг боготурский выполнил, пора было вспомнить о долге мужа, ибо оставил он дома беременную жену, которая вот-вот должна была родить. А тут еще и сомнения замучили боготура. Если верить Садко, то кудесница Всемила, так и не открывшись ни Сновиду, ни Солоху, ни князю Всеволоду, все эти дни провела в купеческом доме, где остановился боярин Драгутин. Не открыла Всемила лица даже перед спасителями, которые, рискуя жизнью, отбили ее у наемных убийц. Мечника Садко прибежавший к шапочному разбору Божибор щедро наградил, но повелел молчать о случившемся. А второго защитника Всемилы опознать не удалось, хотя Садко утверждал, что это, скорее всего, был Шатуненок.

– Разве ж обычный человек способен броситься на четверых вооруженных мечами и облаченных в бронь убийц с одним ножом в руке, – покачал головой мечник. – И ведь одолели мы их, вот что удивительно. Ну и кто он после этого, как не оборотень?

Положим, Торусе не было дела до того, чем занимались в купеческом доме боярин и кудесница. Но в последнее время у него появились серьезные подозрения в отношении человека, называющего себя Драгутином. Первой каплей яда, упавшей на сердце боготура, был Шатуненок, который своим сходством с боярином навел Торусу на мысль о связях даджана с медвежьим капищем. Потом побывавший в капище Клыч принес боготуру солярный знак из тех, что дают только самым ближним к Даджбогу ведунам. Такими вещами не разбрасываются. Правда, Торуса поначалу решил, что Драгутин всего лишь ступил в след истинного Шатуна с целью проникнуть в замыслы врагов, и это его предположение вроде бы подтвердилось тайным браком боярина и Макоши. Если Драгутин и провинился перед славянскими богами, то с этого ложа он поднялся чистым. Но вот объявился в радимичских землях ган Карочей с утверждением, что существует некий оборотень по имени Лихарь, и это именно он приходится отцом Шатуненку. Кроме того, Торусе показалось, что переодетый в женскую одежду знакомец гана Карочея опознал боярина Драгутина. Во всяком случае, смотрел он на него с ненавистью. Клыч, проследивший чужака, утверждал, что тот скрылся в доме купца-персиянина, издавна живущего среди радимичей.