Предводители русов смотрят сейчас в сторону расторопного Олега только потому, что не видят рядом человека, способного поставить великую цель и добиться ее осуществления. Почему бы такую цель не поставить Ратмиру Урсу, далеко не последнему человеку на славянских и скифских землях? Почему пришлый Олег, рожденный невесть где и невесть кем, не стесняется говорить о великой империи и уже мнит себя ее главой, а местные вожди растерянно молчат и не смеют даже заикнуться о возрождении Великой Алании? Конечно, грабеж ромейских, арабских и хазарских городов – дело благое, но в этом ли состоит предназначение истинного руса?

– Хорошо, ган. Но прежде чем сказать «да», я хочу поговорить с угром.

– Так за чем дело стало? – пожал плечами Кончак. – Я привез гана Арпада с собой, дабы у тебя была возможность принять решение с открытыми глазами. Прикажи челядинам позвать его.

Угорский ган произвел на Ратмира хорошее впечатление. Впрочем, Ратмир уже сидел с ним за одним столом, но тогда ему и в голову не приходило, что этот статный, ловкий в движениях и, видимо, очень сильный человек вознамерится стать его зятем.

Ратмир прежде близко не сталкивался с уграми, хотя они в немалом числе служили каганату. Каган-беки нанимали их для набегов целыми родами и племенами, подкупая старейшин и вождей. В последнее время угры почти вытеснили из вспомогательных отрядов каганата печенегов. Как теперь выясняется, вытеснили они их и с пастбищ на правом берегу Волги, занимаемых печенегами уже не один десяток лет.

Впрочем, печенеги тоже были в тех краях людьми пришлыми, и Ратмир понятия не имел, где находится их родина. Внешне печенеги почти ничем не отличались от славян, среди них было немало русых и синеглазых, но язык их был сходен с тюркским. Сами они считали себя потомками скифов и гуннов, смешавшихся языком и кровью где-то в далеких восточных землях. Очень может быть, что так оно и было.

Что же касается угров, то прежде они кочевали по левому берегу Волги, а в Приазовье и на Дону практически не появлялись. По языку и крови они были чужими как славянам, так и тюркам, но, кажется, роднились с мерей и муромой.

Впрочем, ган Арпад очень бойко говорил по-славянски. Это Ратмир заметил еще в прошлый раз, а потому и не стал искать толмача для серьезного разговора.

– Не знаю, как это происходит в ваших землях ган, но в наших родство обязывает. Я не могу отдать свою дочь человеку, который станет моим врагом, иначе моим внукам придется проливать родную кровь.

– Мы враждуем только с печенегами, – спокойно отозвался Арпад. – А со славянами мы до сих пор жили мирно.

– А разве вы не участвовали в походе каган-бека Вениамина в новгородские земли?

– До сих пор, князь, я полагал, что Ростов и Муром были поставлены не славянами. Наверное, есть и другое мнение на этот счет?

– Твоя правда, – усмехнулся Ратмир. – У Воислава Рерика оказались слишком длинные руки.

– Я слышал, что у его сына руки оказались еще длиннее, и он дотянулся ими до города Киева.

Судя по всему, угорские боги не обделили гана Арпада не только статью, но и умом. Во всяком случае, он был хорошо осведомлен о событиях, происходящих на славянских землях.

– Садись, ган. В ногах правды нет, – Ратмир широким жестом пригласил угра к столу. – Сговоримся мы с тобой или нет, но по нашим обычаям гость достоин уважения.

– Я был бы рад породниться с тобой, князь, ибо много слышал и о тебе, и о знатности твоего рода. Поверь мне на слово, мой род славен не менее твоего, и уграм известно слово «честь».

– Хорошо сказал, – с усмешкой отозвался на слова молодого угра умудренный жизнью ган Кончак. – Давайте выпьем за мир между славянами и уграми и за то, чтобы при наших встречах рекой лились только медовая брага да вино. Твое здоровье, князь Ратмир. Твое здоровье, ган Арпад.

Глава 4 ЕФАНДА

Боярина Казимира удивил приезд в Киев Борислава, а еще больше поразило его желание гана остаться здесь если не навсегда, то, во всяком случае, надолго. В письме, переданном Казимиру, Кончак просил братана поспособствовать сестричаду, сведя его с влиятельными людьми. В отличие от своего отца, бека Карочея, ган Кончак владел грамотой не только славянской, но и ромейской, однако писал он столь витиевато, что киевский боярин никак не мог взять в толк, чего хочет от него дорогой родственник. Тем более что Казимир ныне не в чести ни у великого князя юного Ингера, ни у его соправителя, многомудрого Олега. Это не говоря уже о сыне боярина Братиславе, который не пожелал отрекаться от христианской веры, подобно многим бывшим ближникам Аскольда, и уж хотя бы поэтому ничем не мог помочь родовичу.

– Теперь в Киеве не очень-то привечают христиан, даже славян по крови, – сокрушенно вздохнул боярин Казимир, глядя на гостя слезящимися от старости глазами.

– Я не христианин, – спокойно отозвался Борислав. – И не иудей.

– Это как же? – ахнул боярин Прибыслав, сидящий по правую руку от Казимира, тоже оттертый в сторону от великого стола по той же причине, что и Вратислав.

– Дядя хотел меня крестить, но мать была против, а после ее смерти я сам выбрал свой путь и вернулся к вере предков.

– Выходит, ты кланяешься славянским богам? – удивился Прибыслав.

– Выходит, так, – подтвердил гость.

Хоть в этом повезло боярину Казимиру. Иное родство в нынешние беспокойные времена хуже камня на шее, но за гана Борислава спроса с его родовича, похоже, не будет. Ныне в Киев кто только ни едет. И из Хазарии уносят ноги ганы, рассорившиеся с рахдонитами, и из Приазовья, и с Кубани. Так что желание гана из Матархи поселиться в Киеве вряд ли кого-то удивит. Тем более что Борислав, насколько знал Казимир, – человек богатый, кормить его за свой счет не придется.

Казимира смущало лишь родство Борислава с князем Нигером. Правда, об этом в Киеве практически никто не знал, а Кончак в письме просил не говорить об этом никому, включая самого Борислава. В данном случае ган был, конечно, прав. Ворошить эту давнюю историю значило губить понапрасну молодого человека. Вряд ли такой родственник обрадует юного князя Нигера, а уж о князе Олеге и говорить нечего. Наверняка расторопный франк постарается устранить конкурента, как только узнает, чьим внуком он является. Олег сделает это просто из предосторожности, дабы не будоражить незрелые умы, склонные к вечному бунту.

– Ты его с воеводой Олемиром сведи, – посоветовал боярин Прибыслав призадумавшемуся Казимиру. – А про дядю его, гана Кончака, даже не упоминай, мало ли кто кому родовичем доводится. Скажи, что он твой знакомец из Матархи, придерживающийся славянской веры. У тебя большая дружина, ган Борислав?

– Сто мечников-кубанцев.

– Вот видишь, боярин. Ган хочет послужить великому князю Нигеру, и твой долг ему в этом помочь.

– Мне нужен терем, бояре, лучше поближе к детинцу. А за ценой я не постою.

– С семьей, значит, приехал, ган? – полюбопытствовал Прибыслав.