– Осока колется…
– Тсс!
Мы замираем. Может, проплывут мимо? Нет. Слышно, как лодка причалила, потом громкий всплеск и грязное ругательство. Ага, парень не местный, потому что не умеет выбираться из плоскодонки, шлепнулся в болото. А вот я умею. Все местные тоже. И Игорь научился.
– Тише ты, чего шумишь?
Другой голос, тяжелый и неприятный.
– Тут все равно, кроме жаб, нет никого. Черт, намочил штаны, и в сапоги залилось…
– Ничего, сейчас тепло, высохнешь. На вот, глотни.
Из зарослей прямо на нас выходят двое мужчин: один молодой, ненамного старше нас, невысокий, с маленькими черными глазками, в брезентовых штанах, потемневших от воды, и в высоких сапогах. За плечами у него рюкзак, из которого торчит рукоять лопатки. Второй – коренастый, пожилой, пожалуй, постарше моего дедушки, с холодными светлыми глазами и седой копной кудрявых волос. Он тоже в высоких резиновых сапогах, брезентовых штанах и штормовке, с туго набитым рюкзаком. Выглядит аккуратным и подтянутым. Его глаза с подозрением осматривают окрестности, и я сразу как-то понимаю: взгляд у него такой больше по привычке, чем от того, что он чувствует наше присутствие. Мне не знакомы эти люди, хотя я практически всех вокруг знаю. Но старик ведет себя уверенно, словно здешние места ему хорошо знакомы. Вероятно, так оно и есть.
– Ты место-то найти сможешь? – Молодой, чиркнув спичкой, закуривает. – Столько лет прошло, немудрено и забыть.
– Говори, да не заговаривайся! – Старик презрительно кривит тонкие губы. – Годы тут ни при чем. Видел бы ты то, что видел я… Ладно, хватит болтовни. Давай копать.
– Что, прямо здесь?
– А ты как думал? Вон там видишь бетонные развалины? То так, для отвода глаз, построили и взорвали. А настоящий вход здесь. Копай!
– Как скажешь…
Молодой берется за лопатку и начинает рыть, отбрасывая грунт вниз со склона холма. Лезвие звякнуло о что-то твердое, и парень удвоил усилия.
– Тут вроде люк!
– Знаю. Расширь яму.
Старик достает такую же лопатку и начинает копать с другой стороны. Вдвоем мужчины действуют энергичнее, раскоп быстро увеличивается, и мы, немного подавшись вперед, видим, что из-под мокрого торфа уже видна бетонная стена, а в ней дверь, как в погребе, тоже бетонная.
– Мы все равно этот люк не поднимем вдвоем, тут кран нужен. – Молодой вытирает вспотевший лоб. – Взорвать придется.
– Не мели ерунды, взрыв услышат. Да и не поможет здесь взрывчатка, качество не современное, немцы умели строить. Немцы – люди серьезные, качество для них превыше всего. Бункер не нынешние инженеришки-партачи, попавшие в институт за кусок сала и ничему не научившиеся, делали.
– Может, там все давно намокло – видал, болото кругом.
– Хотя бы и океан! А внутри все осталось так, как немцы оставили, уходя. Видать, вернуться думали, да видишь, как повернулось…
– А тебе что, жаль?
– Жаль. Я при них хозяином был бы, уважаемым человеком. Подсоби, надо люк приподнять.
Он вынул из своего рюкзака трос со стальным крюком и карабином, зацепил за скобу, торчащую из двери. Вдвоем мужчины схватились за трос и потащили. Бетонная плита подалась вперед, открыв глубокий паз. В нем, к нашему удивлению, светились кнопки. Старик потыкал в них пальцем, и где-то в глубине холма раздался гул.
– Отойди! – Седой оттолкнул напарника.
Склон холма поехал вверх, посыпались торф и трухлявые ветки. Стала видна широкая бетонная дорога, идущая в холм под углом, а посередине ее рельсы.
– Видал? Ни пылинки тебе, ни ржавчины, все работает.
– Да, сила!
Старик шагнул в глубину. Свод высокий, такой, что и грузовик, пожалуй, проедет. Мы с Игорьком, почти забыв об осторожности, придвигаемся к краю зарослей.
– Сейчас открою ворота. Генка, отойди в сторону и не вздумай визжать.
– Василич, обижаешь!
– Пасть закрой. Я тебя предупредил.
Весь проход занимают ворота. Старик снова нажимает на кнопки, слышно шипение, словно в автобусе открываются двери, и створки скользят в стороны.
Внутри бункера зажигается свет, и мы слышим испуганный вскрик молодого:
– Что? Что это?
Паника в его голосе настоящая, и мне тоже становится страшно. Что парень там увидел?
– Я тебя предупреждал. Не прекратишь визжать, присоединишься к ним.
– Но это…
– Пленные, которые строили бункер. Вывезти их, чтобы перебить в другом месте, времени не оставалось, болото тогда находилось далековато отсюда, а мусорить рядом не хотелось. Объект должен был оставаться полностью секретным, поэтому их пустили в расход прямо здесь. Большинство тел сбросили в шахту, тех же, кто грузил платформы, бросили тут. Ишь, выглядят почти как новенькие! Хорошая вентиляция.
– Но здесь не только…
– А ты как думал? Пленных не хватило, подвезли несколько машин с заключенными из городской тюрьмы. У немцев ничего даром не пропадало, рачительная нация. Отойди, ты мне свет загораживаешь, не вижу кнопок. Да не дрожи, все давно мертвые. Живых бояться надо, а эти тебе уже ничего не сделают.
Меня начинает бить дрожь. Я догадываюсь, чтотам – куча тел расстрелянных, которые за столько лет не истлели.
– Игорь, бежим отсюда!
– Не получится. Идти долго, они услышат плеск.
Да, мы брели по болоту минут сорок, нащупывая путь. И шли громко, медленно, рассчитывать, что обратная дорога будет легче и займет меньше времени, нечего. А к тому же мне любопытно, что еще есть в страшном бункере. Только я туда ни за какие коврижки не полезу, пока эти двое на острове. Потому что молодой парень еще ничего, а вот старик… В нем чувствуется хищник, страшный и безжалостный, заметь он нас здесь – убьет не раздумывая.
– И что делать?
– Сиди тихо. Они уйдут, и тогда мы…
Страшный крик разорвал тишину, прокатился эхом под бетонными сводами – и стих. Затем грохнул выстрел, что-то упало с металлическим лязгом, потом раздался глухой стук, как будто человеческое тело рухнуло на пол. Мы замерли, вцепившись друг в друга. Но больше ничего не происходит, тишина, как потревоженная ряска, сомкнулась над островом.
– Идем. – Игорь вынимает из рюкзака лопатку и эсэсовский нож, найденный в Ракитном, и делает шаг в сторону открытых ворот. – Ты тоже возьми лопатку.
– Зачем?
– Ань, мы никогда себе не простим, если не пойдем сейчас туда.
– А пойдем – тоже пожалеем.
– Если жалеть придется в любом случае, то пусть хоть польза какая-то будет.
Конечно, он прав, но мне все равно не хочется лезть в бункер. Я боюсь того, что могу там увидеть, боюсь старика. Я хочу домой, в бабушкин двор, заросший травой и вишняком, с качелями и колодцем. Все это кажется мне страшно далеким, почти нереальным. Так странно, что каких-то три часа назад мы были там, и я тискала толстого рыжего кота Мурзика, бабушка мыла банки для консервации, а дедушка собирался идти за травой для кроликов. Вот так иногда меняется жизнь – за какие-то минуты становится другой, безвозвратно и страшно.