— Инери.
— Ну что ж… — Себекхотеп посмотрел на мальчика очень долгим взглядом. Неферт показалось, что серые глаза верховного жреца стали вдруг глазами совсем другого человека. Веселое добродушие исчезло из них, словно его не бывало. Глаза стали спокойны и суровы. И еще — Неферт как-то вдруг поняла, что черных теней под этими глазами очень не одобрил бы врач Юффу.
— Ну что ж… Завтра, за час до полудня, приходи в Дом Тота. Тогда и поговорим.
Больше Себекхотеп за весь вечер не обратился к Инери ни единым словом.
— А знаешь, как устроены такие розовые светильники — словно горящие камни? Ну, где вход в храм! — Инери, сидящий на перилах беседки, болтал ногами. — Эти камни выдолблены внутри! И туда заливается масло, а в нем огонь плавает. А кажется, будто весь камень горит, да? Мне показывали, как их заправляют. А школу я сегодня прогулял — плевать. Я же в нее больше не буду ходить.
— Если ты и дальше будешь болтать ерунду, — Неферт сделала вид, что хочет подняться с оттоманки, — то я сейчас уйду!
— Ладно, чего ты? Я как раз хотел про Себекхотепа, а ты перебила. У него кабинет такой, прямо за алтарной частью…
«Знаю», — подумала Неферт.
— И там кучи книг, просто до потолка, и какие-то приборы бронзовые вроде труб и пауков, полки с запечатанными банками и камни — негде повернуться… Мы про мантрам говорили, ну, который я сочинил. Только он сперва спросил: «Ты хочешь быть жрецом?» А я сказал: «А чем избранные жрецы отличаются от обыкновенных? Просто тем, что лучше?» Он даже рассвирепел: «Ты мне это брось! Ничем не лучше. Есть два пути служения богам для жреца», — Инери сделался серьезен. — Исполнение и творение. Понимаешь, когда-то, страшно давно, не было ни царей, ни жрецов, ни поэтов. А людьми правил по божественному праву один человек, который всегда был и первым, и вторым, и третьим. Это потом власть над людьми разделили натрое. А божественное право давало Слово. Сила слова есть в заклинании. Вот и различие. Жрец, который произносит мантрам, силен не своей силой, а силой того, кто его сложил. А тот, кто слагает, силен своей. Тьфу ты, нет! Я неправильно объяснил! В том-то и дело, что не своей! Понимаешь, это как пловец играет с течением. Слово — это как течение. Но когда человек произносит готовое — значит, за него с этим уже играл другой. А когда складывает — он на себя это вызывает. Вот! Он сказал: «Слово может раздавить»… Это очень опасно, как битва!
— А дальше?
— А дальше хуже. Нельзя поэтому ввязываться в те битвы, к которым «не готов»… Не нельзя даже, а невозможно. А я спросил — а если жрец случайно услышит то, что ему еще рано знать? «Подслушает, ты хочешь сказать?» А я вообще этого не имел ввиду, ты-то знаешь! А он сказал — тайны жрецов невозможно подслушать. Я спросил — почему, о них в таких помещениях говорят? Он сказал — нет, хоть на базарной площади. Просто тот, кто услышит, ничего не поймет. Для того, чтобы понимать, надо годами учиться. Тоска, да?
— А про твой мантрам?
— Он спросил — знал ли я раньше, что разлив Нила зависит от луны? Ничего я этого не знал! Он сказал: «Ты связал нити в узел». И еще: «Жрец должен уметь приказать земле родить». Больше я не помню, честно! А там какие-то большие парни ждали, экзамен, что ли? Знаешь, они так обалдели, что со мной так долго верховный жрец разговаривал! Нет, там ужасно здорово! Мне ведь сразу туда захотелось, помнишь?
Неферт сдержала смех, вспомнив, какое количество предлогов отчаянно придумывал вечером Инери, чтобы не идти наутро в Дом Тота: «Ну чего я туда пойду, Неферт? Чего я там не видел! Подумаешь, осчастливил — так я и побежал сломя голову! Может, я и не хочу в этот дурацкий класс! Вдруг я там что-нибудь не то скажу, тогда как? И знаешь, у меня лихорадка начинается, я утром перекупался в Ниле, вот — потрогай лоб! Я скажу матери, чтобы она мне дала меда на горьких травах, а после него надо все утро спать, как же я смогу пойти?»
Эту бурю Неферт выдержала довольно хладнокровно, прекрасно понимая, что госпожа Таурт, вне всякого сомнения, отправит Инери в Дом Тота живым или мертвым, а уж потом все будет в порядке.
А теперь Инери готов клясться, что едва дождался утра, чтобы бежать в храм. И ведь при этом не врет!
В следующее мгновение произошло что-то странное. Инери, сидевший напротив на перилах, словно далеко-далеко отодвинулся. Неферт почувствовала сильную головную боль, и все затуманилось перед ее глазами… «Из одного куска камня», — сказал кто-то голосом, похожим на голос Инери. Неферт вдруг поняла, что камень красной яшмы бьется в ее груди вместо сердца. Ей стало непереносимо больно — это кривая трещина поползла по бьющемуся в груди камню.
Инери сидел напротив нее, накручивая на пальцы свой длинный пепельный локон. Нет, об этом не надо ему сейчас рассказывать. Рассказывать? О чем? Ей отчего-то стало вдруг больно. Что-то связано с красной яшмой. При чем тут яшма?
— А ведь правда, у меня очень красивые волосы, Неферт?
— Сколько раз ведь я тебе говорила, что мужчине стыдно такое говорить!
— Ты не понимаешь, — Инери глубоко вздохнул. — Мне ведь их больше никогда не носить.
— Да, ведь это же жертва! Я и забыла…
— В том-то и дело. Их придется срезать — все до единого, и потом всю жизнь брить голову.
«Поменьше будешь на себя любоваться», — подумала Неферт не без вредности.
— У всех черные или каштановые, а у меня вон какие…
— Дело того стоит.
— Да, — лицо Инери просияло какой-то решительной красотой. Он спрыгнул в беседку. — А знаешь, Неферт… Я что-то соскучился по Нахту.
— Что?
— Как ты думаешь, он бы поучил меня править колесницей? Так, как он, никто не умеет, я сколько раз смотрел. Куда там Амени…
— Конечно, поучит! — Неферт торжествующе улыбнулась.
— Ведь он приедет, да? Года через два непременно.
— Мне будет почти четырнадцать. Мы тогда сможем быть друзьями на равных, правда?
— Конечно, — Неферт бросила взгляд на солнечные часы, стоящие на окруженной магнолиями площадке, куда спускались ступеньки. — Ох, сейчас уже начнут кричать к обеду…
— Это у тебя-то кричат? Уж когда меня потеряют, так мать всех служанок на ноги поднимает, чтоб носились по саду как оглашенные, — Инери коснулся ладонью косичек Неферт. — До завтра, да?
— До завтра, — ответила Неферт, но почти тут же с непонятной для себя уверенностью произнесла про себя:
«Нет, не до завтра. Сегодня ночью что-то произойдет».
Когда Неферт проснулась, вся спальня была залита потоком лунного света, льющегося через узкое окно под самым потолком.
Там, где ложились лунные полосы, все было различимо, как днем. Хотя голубые на самом деле лепестки лотосов на покрывавшей пол циновке казались пепельно-серыми, а лиловый контур узора — черным, можно было разглядеть каждый завиток.