— Вторая встреча за нынешний день, почтенный! — Себекхотеп здоровался с Суб-Арефом.
— Воистину так — этот день я запомню как один из дней редкой удачи. Две встречи? Едва ли их было бы две, если бы Суб-Ареф очень хотел бы
их избежать… Значит… нет, пока непонятно, что это может значить!
Как хорошо, что за обедом не было других детей! Так приятно было сидеть вдвоем с Инери за столиком, уставленным всякими лакомствами!
— Да… дела, дела невпроворот, почтенный Имхотеп, — голос жреца был как-то особенно слышен в общем разговоре, — но, по счастью, иной раз, делая дело, составляешь приятное знакомство вроде нашего с Вами… Что и говорить, моя поездка в каменоломни оказалась крайне интересна!
— Судя по смете, в Доме Тота предстоят большие постройки, — заметил казначей.
— Несомненно, почтенный Сети. Одна облицовка большого храмового зала, не говоря уже о галереях… Кстати, не будет ли нескромным поинтересоваться, утверждена ли смета в Большом Доме?
— Еще со вчерашнего дня, — Неферт показалось, что при этих словах казначей покосился на Суб-Арефа. — Ирригационные подряды сами по себе дают обеспечение…
Суб-Ареф, видимо, подавился спаржей — так сильно он закашлялся.
— Верно ли я поняла, что досточтимый Себекхотеп подобрал подходящий камень для Дома Тота? — вмешалась госпожа Мерит.
— Великолепный! — Себекхотеп разбавил каэнкэмское вино водой больше, чем наполовину. — Какие яшмы для отделочных работ! Когда Имхотеп показал мне разлом, я просто не поверил своим глазам!
— Очень красивые рисунки в полированной яшме — словно их рисовали художники, — заметила госпожа Таурт.
— Да где же Вы возьмете художника, который бы с этим потягался?! — загремел Себекхотеп. — Рисунки в яшме! Сколько они расскажут внимательному взгляду! Только вообразите себе древние моря с вздымающимися над ними красными каменными островами! Вот что-то заколыхалось в их недрах — это рождение гор! Море мелеет, отступая. Гибнут живые крошечные существа — и кремнистые слои покрывают их хрупкие останки! Представьте только! — (Госпожа Таурт непонимающе, но польщенно закивала…) — Но вот чудовищные бездны огня извергаются под землей! Пузырящаяся лава спаивает то, что еще недавно было ветвями мшанок, хрупкими стеблями морских лилий, — и застывает, холодея! Вот оно — рождение яшмы из моря и огня! Кстати, для внутренней облицовки я выбрал красные оттенки.
— Я еще в ту нашу встречу был удивлен Вашими познаниями в каменном деле, досточтимый Себекхотеп. Не может быть, чтобы Вы не изучали его особо!
— Сугубо постольку-поскольку!
— Ты слышишь, Неферт, — Инери напрочь позабыл о миндальных орехах. — Наша яшма…
— Море и огонь, да…
— Даже не умею Вам сказать, в чем не разбирался бы досконально достомудрый Себекхотеп, — интонация Суб-Арефа была не совсем понятна для Неферт. — Со своей стороны я могу утверждать, что в деловых расчетах он едва ли менее тверд, чем в каменном деле.
— Польщен такой высокой оценкой моих скромных деловых дарований! — Неферт могла бы поклясться, что во взгляде серых глаз Себекхотепа загорелся смеющийся огонек. — Но Вы сегодня уже воздали им должное. Кстати, о нашей сегодняшней встрече, почтенный Суб-Ареф, — ведь я позабыл спросить его имя…
— Чье имя, я не помню? — Суб-Ареф как-то неожиданно пришел в отличное расположение духа.
— То есть как это чье?! Я уж хотел посылать слугу вдогонку, когда вспомнил… Потрясающая история, дорогой Имхотеп!
— Потрясающая история — это история яшмы, — сказал через столик Инери. Неферт кивнула. С Суб-Арефом все ясно; он, кажется, здорово проиграл Себекхотепу. Едва ли стоит так уж прислушиваться к взрослым разговорам дальше…
— …что какой-то негодный мальчишка испортил папирус…
Инери и Неферт окаменели.
А Неферт только успокоилась мыслями о том, что уж если Себекхотеп не сердится на Суб-Арефа за то, что тот распустил слухи о том, что Себекхотеп является отравителем фараона, то уж во всяком случае он не рассердился бы, узнав, что Неферт этим слухам поверила…
А тут — ничего себе! Даже слугу вдогонку хотел послать, чтобы только узнать, как зовут мальчика, который испортил папирус! Папирус Суб-Арефа! А если бы кто испортил его папирус — поднял бы на ноги всю стражу Дома? Да он вреднее самого вредного старикашки! Ох, что же будет?! Кажется, Инери здорово достанется…
Инери ужасно побледнел. Еще бы — кому приятно, что тебя сейчас начнут бранить при всем честном народе!
— …И беру свиток, которым наш друг в пылу, разгорячась размахивает, дабы взглянуть и выразить свое нелицемерное сочувствие — еще бы мне не сочувствовать, если мои внуки ведут себя ничуть не лучше!
«Вот сейчас Суб-Ареф заявит, что это Инери…»
— Тот и Сешат! Вообразите мое изумление, почтенный Имхотеп, когда я увидел, что сделал этот щенок!
— Что-нибудь очень плохое?
— Плохое, почтенная?! — голос Себекхотепа стал совсем уж грозным. — Этот мерзавец сложил мантрам! Сам, в одну минуту, если верить Суб-Арефу!
— Мантрам?!
— Именно! Страшно подумать, что мне могли не показать этого папируса! Мне бы их так портили, да почаще! Нет, только послушайте! А лучше взгляните — такие слова не стоит и произносить впустую.
— Я ничего не понимаю, Неферт, — прошептал Инери в полном смятении. — Какой мантрам?
— Знаешь, ведь это он про те стихи… «У жилок водорослей Нильских…»
— Но я же валял дурака! Ты ведь знаешь! Я просто записал стихами то, что диктовал Суб-Ареф — и все! Я не понимаю, Неферт, я правда не понимаю!
— Да, удивительно!
— Разрешите взглянуть?
— Клянусь Сешат! Суб-Ареф, я просто не успокоюсь, пока наконец не узнаю его имя. Я уже договорился — жреческая школа Тота, конечно, переполнена, но его, вне сомнения, возьмут в класс избранных.
— В избранный класс! Но ведь туда просто невозможно устроить ребенка! Вот счастливые родители!
— Этими счастливыми родителями, госпожа Таурт, являетесь Вы и почтенный Сети, — переведя взгляд с изумленного лица супруги казначея на непонимающее лицо Себекхотепа, Суб-Ареф с брюзгливым выражением кивнул на Инери. — Вот сидит ваше сокровище.
— И Вы молчите целый вечер?! — взревел Себекхотеп. — Этот самый мальчишка!! Клянусь Сешат! А ну, иди сюда!
— Инери, немедленно подойди!
— Инери!
— Так этот кудрявый разбойник и есть тот негодяй, который мне нужен?! Инери, с полыхающим на щеках румянцем, смотрел на Себекхотепа исподлобья — словно готовый огрызнуться волчонок.
— Так тебя зовут…