Здесь ли время к истоку течет?
И, стесненное сердце тревожа.
Так прохладно в полуденный зной
Древнерусские земли Сурожа
Набегают полынной волной.
Дух тоскующий странствия хочет,
Чтобы в плоть возвратить имена,
Я дождусь наступления ночи
Там, где скалы венчает стена.
И пред тем, как виденья восстанут,
Оттенены наброшенной тьмой,
Стебли мягко-упругие станут
Нежно-белой — как
Смерть — бахромой.
Свод небесный так черно-хрустален!
Вдруг замру я, по склону взбежав:
Тонут первые камни развалин
В мягко-белом струении трав.
С башен в ночь барабаны вступают,
Зубьев крепости грозен оскал.
Арбалетчиков тени мелькают,
Так огромны в расселинах скал.
Генуэзский сиятельный воин!
Жить ли людям в бесплодных горах?
Город-крепость мечами построен,
В кладку стен ты замешивал страх.
Лары русские — в прахе и пыли…
Лишь песок просевая рукой,
Ваши дети финифть находили,
Словно камешек дивный морской.
Нет о жителях прежних помину,
В вековом уплывающем сне
Так беспечно встречали долины
Ростислава на белом коне!
Как гремело приветное слово.
Отдаваясь в ущельях вдали.
Как столы расставлялись дубовы.
Как меды но застолью несли…
В звоне чаш, над столами взнесенных,
Полон криками воздух морской…
…И горела в лучах полуденных
Круча гор без короны людской.
Город в пыль канул вольностью красен,
Шум застолий навеки затих…
артергбю, вспомни о князе,
Что скакал в мягких волнах твоих!
Скрыты тьмою развалин увечья,
В племенах повторятся слова.
Здесь лишь ты под звездами предвечна,
ссртергбю:, скорби трава!
…Может статься, мне сделался ныне
Чуть прозрачнее тайны покров:
В стебельке киммерийской полыни —
Горечь канувших в вечность миров.
2
Бродить, смирясь в тоске безмерной,
Читать над берегом Коран,
Где вечных волн гекзаметр мерный
Доносит весть забытых стран,
Встречать у пирса теплый вечер
И смутно чувствовать в груди,
Как сердце ждет тревожной встречи,
Такой неясной впереди.
Но в древнерусской синей дали,
Из векового забытья
Вдали покажется едва ли
Тебя несущая ладья.
Я верю в самой ясной боли —
Меня, далекая княжна,
Не от себя ли самого ли
Спасти любовь твоя должна?
3
В дробящихся волн нескончаемый бег
Рубины закат рассыпает,
И солнце уходит, как будто навек,
И сердце тревожно пылает.
Отрадный душе, этот час так жесток!
Тревожно-удушливы травы,
Растет одиночества черный цветок,
Но вечно ль — без счастья и славы
Тропинкою длить над прибоем свой путь,
Где хрупок взлетающий гребень,
И ветер морской заклиная раздуть
Огонь в моем сердце и в небе.
Чтоб бился огонь в беснованьи тоски,
В неистовстве силы могучей,
Чтоб в яростной пляске его языки
Жгли сердце и горные кручи,
Чтоб дух истерзав, прозревая от мук
В тревожном багрянце заката
Познать бесконечность, замкнутую в круг,
И грозную силу квадрата.
4
Кочевья Великого прост закон:
Душа для того жива.
Чтоб в темно-дурманящем сне времен
Услышать свои слова.
Ступени восходят, и вьется нить,
Страданье дано не зря,
И мы продолжаем, как дети, жить,
Легенду свою творя.
5
С тропинки сбился ль я, шутя,
Иль крест не свой несу?
Но вот — блуждаю, как дитя,
В глухом чужом лесу.
И вот — я выбился из сил,
Я стал жесток и груб;
Кто ж черный желудь посадил,
Чтоб вырос черный дуб?
И закрывают ветви даль,
Стал числам ложен счет:
Как будто черная спираль
Стремглав меня несет.
Но вспомнить мне придет пора
(Всевышний милосерд!)
Глаза светлее серебра
В нездешней бронзе черт.
— Стихи, конечно, подражательны, — улыбнувшись произнесла Ида, пряча томик обратно в сумочку. — Очень многие мальчики в этом возрасте пишут примерно так, но, в отличие от многих, покойный Женя был по-настоящему талантлив… Самая сильная в сборнике, конечно, сама «хртецгоЧа». Я уверена, что Женя мог бы стать большим поэтом.
— Но, кроме этого, он не печатал своих стихов?
— Нет. Этот небольшой сборник — единственный, да и он, пожалуй, не в счет, ведь Женя заказал его только для своих знакомых. Была забавная история: даже в скоропечатне не принимают заказа менее чем на пятьдесят экземпляров. Женя и заказал пятьдесят, но, кажется, двадцать из них сжег — ему столько не было нужно… Пожалуй — весь Женя в этом жесте… Я очень рада, что из немногих сохранившихся у меня книг из дома есть этот маленький сборник. — Голос Иды дрогнул. — Мне очень дорого все, связанное с нашей жизнью в Крыму.