Она посмотрела на свои руки. Везучие опалы были непрозрачными, запотевшими, словно сочились влагой. Есть вещи, которые надо знать о мертвых, хотела она сказать. Вещи, которые вы просто обязаны знать. Например, не стоит включать их в списки борцов за любое правое дело, пришедшее вам на ум, — мир во всем мире или вроде того. Потому что они устроят бардак, да и только. Они ненадежны. Они подставят вас. Они не становятся порядочными только из-за того, что умерли. Люди правильно делают, что боятся привидений. Если человек был плохим при жизни, жестоким и злым, нет никаких оснований полагать, что после смерти он стал лучше.
Но она никогда этого не скажет. Никогда. Никогда не говори «смерть», если можешь этого избежать. И несмотря на то, что зрителей нужно напугать, несмотря на то, что они это заслужили, она никогда, общаясь с клиентами, ни словом, ни взглядом не намекнет на истинную природу мира за черной пеленой.
Около пяти, когда мероприятие подошло к концу и они, взяв сумки, спускались на лифте, Колетт воскликнула:
— Ну и ну!
— Что — ну и ну?
— Да твоя выходка за завтраком. Но об этом лучше не говорить.
Эл покосилась на нее. Теперь, когда они остались одни, а впереди — дорога домой, Колетт определенно выскажет все, что думает.
Когда они сдавали ключ портье, за спиной возникла Мэнди.
— Эл, все нормально? Тебе лучше?
— Будет лучше, Мэнди. Да, послушай, мне правда стыдно за поведение Морриса прошлой ночью…
— Забудь. Со всеми случается.
— Помнишь, что Кара сказала насчет безоговорочной любви? Думаю, она права. Но любить Морриса непросто.
— Не думаю, что, попытавшись полюбить его, ты чего-то добьешься. Просто надо умнее вести себя с ним. Полагаю, на горизонте никого нового?
— Я, по крайней мере, не вижу.
— Как раз в нашем возрасте иногда получаешь второй шанс — ну, сама знаешь, как это бывает с мужчинами, они бросают тебя ради молоденькой модельки. Так вот, я знавала пару медиумов, которые искренне сокрушались, расставаясь со своими проводниками, но для других, поверь мне, это божий дар — ты начнешь новую жизнь, с новым проводником, и не успеешь оглянуться, как дела пойдут в гору, а ты почувствуешь себя на двадцать лет моложе. — Она взяла Эл за руку. Погладила опалы своими матовыми розовыми ногтями. — Элисон, могу я быть с тобой честной? Как одна из самых старых твоих подруг? Пора тебе выбраться из колеса страха. Перескочить в колесо свободы.
Эл отбросила волосы с лица и мужественно улыбнулась.
— Звучит что-то слишком спортивно для меня.
— Просветления достигаешь шаг за шагом. Сама знаешь. Мне лично кажется, корень всех твоих бед — в раздумьях. Ты слишком много думаешь. Расслабься, Эл. Открой свое сердце.
— Спасибо. Я знаю, ты желаешь мне добра, Мэнди.
Колетт отвернулась от стойки, в руке — выписка с кредитки, пальцы теребят ремень сумки. Мэнди ткнула ногтем ей под ребра. Вздрогнув, Колетт подняла на нее глаза. Губы Мэнди сжались в тонкую розовую линию. Немолодая тетя, подумала Колетт, шея выдает.
— Присматривай за Эл, — сказала Мэнди. — У Эл настоящий дар, она особенная, и я с тебя шкуру спущу, если ты позволишь ее таланту довести ее до беды.
На парковке Колетт резво шагала вперед с нейлоновой сумкой наперевес. Элисон тащила свой чемодан — колесико отвалилось, — все еще прихрамывая из-за боли в раздробленной ступне. Она знала, что должна позвать Колетт на помощь. Но страдание казалось более уместным; я должна страдать, подумала она. Хотя понятия не имею почему.
— Сколько ты с собой набрала! — возмутилась Колетт. — Всего на одни сутки.
— Дело не в том, что я беру много вещей, — кротко возразила Эл, — просто моя одежда больше.
Она не хотела скандалить, не сейчас. У нее в животе что-то трепыхалось, и она знала, что это призрак пытается прорваться из мира иного. Сердце билось все быстрее и быстрее. Ее снова затошнило, едва не вырвало. Прости, Диана, сказала она, что рыгнула в твоем присутствии, а Колетт сказала — ну, она вообще-то ничего не сказала, но Эл видела, как она бесится из-за того, что Мэнди отчитала ее.
— Она просто советовала, — сказала Эл. — Она не хотела тебя обидеть. Мы с Мэнд столько пережили вместе.
— Пристегни ремень, — велела Колетт. — Надеюсь, доберемся засветло. Придется, наверное, где-нибудь остановиться, чтобы ты поела.
— Еще бы, блин, — согласился Моррис, плюхаясь на заднее сиденье. — Слушай, не трогай пока, мы еще не устроились.
— Мы? — переспросила Эл и обернулась.
Не сгущается ли воздух, не рябит ли, не волнуется, не происходит ли некое возмущение за пределами остроты ее зрения? Не пахнет ли гнилью и трухой? Моррис был в прекрасном расположении духа, фыркал от смеха и подпрыгивал.
— Здесь Дональд Айткенсайд, подбросим Донни, Донни, которого я давненько искал. Ты же знаешь Донни? Конечно знаешь! Мы с Донни не один пуд соли съели. Донни знал Макартура. Помнишь Макартура, а, давненько это было? И еще юный Дин. Дина ты, конечно, не знаешь? Дин у нас новенький, он никого не знает, впрочем, он знает Донни, но он не знает никого ни из армейской компании, ни из старого доброго бойцового клуба. Дин, познакомься с хозяйкой. Эта кто? Да, подружка хозяйки. Тощая как щепка, да? Ты бы стал? Нет, я бы нет, без шансов, я люблю, когда на костях есть немного мяса. — Он сипло заржал. — Я те вот что скажу, девочка, вот что тебе скажу, заскочи-ка на юг от Лестера, может, встретим Цыгана Пита. Цыган Пит, — объяснил он Дину, — он такой парень, когда ему не прет, хабарики на улицах подбирает, но только дай ему выиграть на собаках, и он при встрече сунет сигару тебе в нагрудный карман, такой он щедрый.
— У нас не получится заскочить на юг Лестера? — спросила Эл.
— Да раз плюнуть, — рявкнула Колетт.
— Слушай, не стоит ссориться с ним.
— С Моррисом?
— Конечно с Моррисом. Колетт, помнишь запись, помнишь какие-то мужчины прорвались?
— Военные?
— Нет. Забудь о них. Я о других, бесах, бесах, которых я когда-то знала.
— Давай не будем говорить об этом? Только не за рулем.
На заправке было тихо, все отдыхали после вчерашней суеты; уик-энд, конечно, выдался необычный — из-за Ди. Бесы повыскакивали из машины, галдя и вереща. Эл с тревожной миной бродила по ресторанному дворику. Она приподняла крышку нарочито грубой супницы и уставилась на суп, взяла несколько рулетиков с начинкой, развернула пленку и заглянула внутрь, чтобы проверить, что в них с другого конца.
— Как по-твоему, что в этом? — спросила она. Пленка была запотевшей, как будто латук надышал.
— Сядь, бога ради, — сказала Колетт. — Принесу тебе кусок пиццы.
Когда она вернулась, протискиваясь между столиками с подносом, то увидела, что Эл вытащила колоду Таро.