Анжелика набралась храбрости:
— Жоффрей, так ли уж необходимо посвящать столько времени опасным опытам?
— Золото необходимо, чтобы жить, — сказал граф и обвел жестом великолепный салон, где недавно по его приказанию снова позолотили потолки. — Но главное не в этом. Я нахожу в работе удовольствие, которое мне не может дать ничто другое. Это цель моей жизни.
У Анжелики сжалось сердце, как если бы эти слова лишили ее чего-то очень ценного. Но заметив, что муж внимательно смотрит на нее, Анжелика постаралась принять равнодушный вид. Он улыбнулся и повторил:
— Это единственная цель моей жизни, не считая еще одной — завоевать вас, — добавил он и низко поклонился.
— Я не соперница вашим колбам и ретортам, — ответила Анжелика слишком быстро. — Но признаюсь, слова монсеньора обеспокоили меня.
— Правда?
— Вы не почувствовали в них скрытую угрозу?
Он медлил с ответом. Прислонившись к окну, граф задумчиво смотрел на плоские крыши города, — они были так тесно прижаты друг к другу, что их круглая черепица казалась одним большим узорчатым красно-розовым ковром. Справа высокая Ассезская башня с фонарем прославляла торговцев вайдой, которой засеивали поля по всей округе. Оставаясь в течение столетий единственным натуральным зеленым и синим красителем, вайда выращивалась в изобилии, на ней сделали состояния буржуа и торговцы Тулузы.
Жоффрей де Пейрак молчал, и Анжелика вернулась в свое кресло, а маленький негритенок поставил перед ней плетеную корзинку с ворохом шелковых ниток для вышивания.
После вчерашнего празднества во дворце было тихо. Анжелика подумала, что останется наедине с графом во время обеда, если только не явится их постоянный гость Бернар д'Андижос…
— Вы обратили внимание, — вдруг заговорил граф, — на искусство Великого инквизитора? Сначала он говорил о морали, мимоходом остановился на «оргиях» во дворце Веселой Науки, намекнул на мои путешествия, а оттуда привел нас к Соломону. И вот вдруг обнаруживается, что господин барон Бенуа де Фонтенак, архиепископ Тулузский, настаивает, чтобы я поделился с ним секретом изготовления золота, иначе он сожжет меня, как колдуна, на площади Сален.
— Я думаю, что почувствовала в его словах именно эту угрозу, — сказала Анжелика в смятении. — Вы полагаете, он действительно верит, что вы заключили сделку с дьяволом?
— Он? Нет. Это он оставляет своему наивному Беше. Архиепископ слишком рассудителен и хорошо меня знает. Однако он убежден, что мне известен научный секрет приумножения золота и серебра. Он хочет получить его, чтобы использовать самому.
— Это низко! — воскликнула Анжелика. — Но он кажется таким достойным, таким искренне верующим, таким благородным.
— Он такой и есть. Все его состояние уходит на благотворительность. Каждый день он накрывает стол для бедных чиновников. Насколько мне известно, на его попечении пожарная команда и приют для детей-подкидышей. Он преисполнен божественным величием и спасением душ. Но его собственный демон — власть. Архиепископ сожалеет о времени, когда единственным владыкой города и даже провинции был епископ, с жезлом в руках он вершил справедливость, наказывал и вознаграждал. А еще его раздражает растущее влияние дворца Веселой Науки — и все это напротив его собора. Если так пойдет и дальше, через несколько лет граф де Пейрак, ваш супруг, моя дорогая Анжелика, будет властвовать в Тулузе. Золото и серебро дают власть, и вот она в руках приспешника Сатаны! Итак, монсеньор действует без колебаний. Или мы с ним разделим власть, или…
— Что случится тогда?
— Не бойтесь, моя милая. Хотя интриги архиепископа могут быть пагубными для нас, но пока я не вижу причин для такого поворота событий. Он раскрыл свою игру — он хочет заполучить секрет изготовления золота. Я охотно раскрою его.
— Так вы все-таки владеете этой тайной? — тихо спросила Анжелика, широко раскрыв глаза.
— Давайте не будем путать. У меня нет никакой магической формулы для получения золота. Моя цель не сколотить состояние, а заставить работать силы природы.
— Но в самой этой идее не заключена ли ересь, как сказал бы монсеньор?
Жоффрей расхохотался.
— Я вижу, вы получили хорошие уроки по вопросам веры. Но и вы начинаете бороться против паутины пустых догм. Увы! Я знаю, как трудно увидеть все в истинном свете. Вода и ветер заставляют крутиться крылья мельниц, но даже в средние века мельников не отлучали от церкви. Но теперь она объявила бы войну, посмей я построить на возвышении в окрестностях Тулузы что-то вроде паровой машины, которую установил на вашем руднике Аржантьер! Если я поставлю стеклянный или глиняный сосуд на огонь кузнечного горна, едва ли туда проскользнет Люцифер…
— Надо признать, недавний взрыв был весьма впечатляющим. Кажется, монсеньор был очень взволнован, и я не думаю, что он притворялся. Вы сделали это нарочно, чтобы вывести его из себя?
— Нет! Я допустил оплошность. Я слишком пересушил гремучее золото, полученное из пластинчатого золота и царской водки и затем осажденное аммиаком. В этой операции не было никакого самозарождения.
— А что это за вещество, которое вы называете аммиаком?
— Арабы научились изготавливать его уже давно, его еще называют летучая щелочь. Ученый испанский монах, один из моих друзей, недавно прислал мне целую стеклянную бутыль. В крайнем случае, я мог бы приготовить его сам, но это долгий процесс, и, чтобы ускорить исследования, я предпочитаю покупать сырье, а когда есть возможность, то и все необходимые ингредиенты. Изготовление чистых составляющих намного задерживает развитие науки, которую такие глупцы, как этот монах Беше, называют химией в противовес алхимии, которая для них, напротив, наука наук, а проще говоря, невразумительная смесь жизненных флюидов, религиозных формул и я не знаю чего еще. Но я вам наскучил…
— Нет, уверяю вас, — сказала Анжелика с сияющими глазами. — Я слушала бы вас часами.
Он улыбнулся, и шрамы на его левой щеке подчеркнули ироничность улыбки.
— Как странно устроена ваша головка! Я никогда не думал беседовать с женщинами о таких вещах. Но мне тоже нравится говорить с вами. Мне кажется, вы можете все понять. Но… разве вы не были готовы наделить меня темной силой, когда только приехали в Лангедок? Я все еще внушаю вам страх?
Анжелика почувствовала, что краснеет, но храбро посмотрела на него.
— Нет! Вы все еще остаетесь незнакомцем для меня, и, я думаю, это потому, что вы ни на кого не похожи, но я вас больше не боюсь.
Прихрамывая, он подошел к табурету, на котором сидел во время визита архиепископа. Порой он вызывающе дерзко, не боясь яркого света, показывал израненное лицо, а иногда прятался в полумраке и тени. Тогда в его голосе появлялись новые интонации, словно душа Жоффрея де Пейрака избавлялась от телесной оболочки и могла говорить свободно.
Анжелика чувствовала рядом невидимое присутствие «человека в красном», который раньше так пугал ее. Он был все тот же, но сейчас она смотрела на него другими глазами и была готова задать вопрос, волнующий всех женщин: «Вы любите меня?»