Джордж дошел до утеса, и ему открылся другой, тоже знакомый, вид на море. Здесь желтая трава резко обрывалась над острым краем скалы. Черно-коричневые скалы с красными прожилками не чинно спускались к воде, а обрушивались рваной бесформенной кашей трещин, осыпей и нависших карнизов. Внизу, в море, кишели, орали над какой-то добычей серебристые чайки: они были недосягаемы, хотя и летали совсем близко. Джордж взглянул на мягкие пятнистые спины, на злые глаза птиц и почувствовал некоторое удовлетворение. Всплыли детские впечатления от моря, от каникул, а по ассоциации — и воспоминания об отце, к счастью, бесповоротно мертвом. Джордж не любил отца и рано превратил его — не в чудовище, но, пророчески, в призрака. Призрак умершего отца, связанный с чайками сложной двойной ассоциацией, возник рядом, обдал холодом, но не причинил вреда. Казалось, к воде спуститься невозможно, но это был любимый уголок Джорджа, и он досконально изучил его в детстве, во время прогулок к морю, еще до того, как Алекс купила Мэривилль. Тогда желанным домом владел полковник Эйтлинг, знаменитый тем, что запрещал детям Маккефри (большому Джорджу и маленькому Брайану) ходить по его земле. Спуститься вниз было можно (и Джордж не выдал братьям этой тайны): пролезть через куст бузины в круглую дыру в скале, оттуда проскользнуть, держась за ветки, на скальный карниз, а потом перепрыгнуть на ступеньки, и так далее, пока не достигнешь воды. Джордж, невидимый из окон дома, разделся на вершине утеса, снял всю одежду и аккуратно сложил, словно отправляя обряд. Шагнул в куст, прижимаясь к утесу, и нащупал ногой невидимую сверху дыру. Еле пролез в нее, ободравшись о камни. Уселся на карниз и осторожно спустился оттуда на плоский камень, потом начал так же осторожно слезать по ступенькам. Старею, подумал он. Нырнул в глубокую воду, которая поднималась и опускалась, и ахнул от холода.
Джордж хорошо плавал, он поплыл в море, как выдра. «Ах, как хорошо, хорошо», — подумал он, чувствуя, как вода омывает голову и плечи. В то же время холодное море пугало его; в таком море можно скоро утонуть, можно умереть от переохлаждения. «Хотел бы я так умереть, — подумал он, — Если плыть и плыть вперед, то я умру и тогда окончательно порву с Розановым. Правда, в таком случае победа останется за ним. Но какая разница?» Он плыл, разрезая верхушки волн с пенистыми гребнями, вперед и вперед, к морским царствам, где никогда не видели суши и не слыхали о ней. Вдруг он заметил что-то в зеленой качающейся ложбине волны, под собой, недалеко, и сперва решил, что это пластиковый пакет. Потом — что это дохлая рыба, потом, когда оно вроде бы пошевелилось, — что это странный краб или большая медуза. Он сбавил ход и повернулся, чтобы посмотреть. Какая-то ужасная тварь. Потом Джордж понял, что это маленькое четвероногое млекопитающее, что это Зед.
Джордж вскрикнул от удивления и отчаяния. Он ясно видел, как высоко поднята белая мордочка, как уставились глаза, как слабо двигаются лапки. Еще мгновение — и собачка исчезла, стремительно поднятая над гребнем волны неодолимой силой. Джордж метнулся в ту сторону, отчаянно напрягая взгляд в поисках маленького беспомощного создания. И вдруг отвлекся, осознав, сколь огромно небо над головой, как бескраен океан вокруг, какие громады и пропасти движутся вокруг него, как ослепительно вспыхивает пена… Он опять увидел Зеда и схватил его, потом, работая ногами, приподнял над водой. Мокрое тельце обвисло в руках, но иссиня-черные смышленые глаза уставились на спасителя. Я не смогу забраться на утес с Зедом в руках, подумал Джордж. Кроме того, они там, должно быть, уже с ума сошли. Но как он, бедненький, тут оказался? Надо обогнуть мыс; если подобраться ближе к скалам, я выйду из течения. Джорджу, продрогшему и усталому, в бурном море непросто было грести одной рукой, второй неся над водой Зеда. Но когда Джордж остановился, чтобы отдохнуть, стоя вертикально в воде, Зед словно намеренно соскользнул ему на плечо и прижался к шее (как только сегодня научил его Адам). Джордж понял и теперь уже держал собачку за прядь меха, прижав одну руку к груди — так он мог продвигаться чуть быстрее. Том первый услышал крик, когда Джордж добрался до скал на другой стороне, ощутил ступнями гальку, поднял голову и торжествующе завопил.
Нечастые отдыхающие медленно тащились по песку. Алекс еще раз для проформы поискала часы, но никому не сказала о пропаже. Габриель подобрала последние разбросанные по песку вещи — Адамовы носки, поводок Зеда и уложила, окропив слезами, в сумку. Брайан, который шел впереди, только успел достигнуть скал, идущих вверх, к полю, когда Том закричал: «Вон Джордж!» Они забыли про Джорджа. Сначала Том не понял сигналов Джорджа. Потом услышал его крик: «Я его нашел! Он жив!»
Том тоже закричал. Они повернулись и помчались обратно.
— Что такое? — прокричал Брайан, тоже переходя на бег.
Том добежал до Джорджа и взял у него собачку.
— О Джордж, ты герой! Но он замерз, дайте полотенце, быстро, бедный Зед!
Долгое ужасное мгновение Том, стоя с Зедом в руках, был уверен, что песик мертв — такой он был обмякший, холодный, недвижный на ощупь. И вдруг розовый язычок лизнул Тому руку.
Прибежала Габриель, схватила Зеда, завернула в сухое полотенце и села на песок, растирая собачку. Преображенный Адам облокотился о ее плечо, рыдая от радости. Брайан стоял позади них, простирая руки в неловком жесте то ли благодарности, то ли готовности помочь. (Том позже говорил, что они выглядели как Святое семейство с Иоанном Крестителем.)
— Я, между прочим, тоже замерз, — сказал Джордж.
Он стоял в чем мать родила, пухлый, розовый от холода, как диковинный дюгонь. Все побежали к нему с полотенцами, пледами, одеждой. Джордж сидел на камне, сгорбившись, как большое мокрое морское млекопитающее, а все обступили его, гладя и похлопывая, словно он взаправду был благодушным чудовищем. Том содрал рубашку и, прыгая на одной ноге, стал вылезать из брюк. Алекс пожертвовала свитер Брайана. Брайан нашел у Габриель в сумке запасные носки: Габриель всегда брала с собой запасные носки. Руби принесла кружку виски. Джордж под аккомпанемент восклицаний и хвалы поведал историю спасения. Потом все выпили горячего чаю и виски, страшно проголодались и съели оставшиеся бутерброды, сыр и пирог из ветчины с телятиной. Том с рекордной скоростью сбегал прямо в трусах за одеждой Джорджа и оделся в нее, чтобы добежать до семейства, что выглядело ужасно смешно. Однако бедняжка Зед оправился далеко не сразу, хоть Габриель и расстегнула блузку и сунула его за пазуху, прижав к теплым грудям. Наконец, когда песик вроде бы согрелся и ожил, она вернула его в объятия Адама. Потом Габриель подошла к Джорджу и поцеловала его, и Алекс тоже его поцеловала, и Том, а Эмма с Брайаном хлопали его по спине, а Хэтти и Перл, стоявшие поодаль от этой семейной сцены, махали ему руками очень особенным образом. Затем Том и Джордж обменялись одеждой, и решено было ехать домой.
Но последний акт драмы пошел отчасти вразрез с моралью предыдущих актов. На пути Алекс опять задержалась (безрезультатно) в поисках часов. Джордж и Руби шли в авангарде. Брайан приотстал — он нес Зеда и держал за руку Адама. По временам он сжимал руку сына, но Адам не глядел на него. Габриель следовала за ними. Она вдруг почувствовала, что смертельно устала, что вот-вот упадет ничком. Хэтти и Перл, вдруг обособившиеся, ставшие совсем чуждыми, поднимались другим путем. Они часто останавливались, чтобы оглянуться на море или указать друг дружке на что-нибудь. Том и Эмма шли последними — они поджидали Алекс, которая жаловалась, что никто не хочет помочь ей искать часы.