Но вот появился Мередит, материализовался перед строем всадников: мальчик с военной выправкой, аккуратный, торжественный, подтянутый и щеголеватый в своей темной одежде.
— В музее была выставка для слепых, — сказал Мередит.
Они гуляли — бесцельно, или путь выбирал мальчик, — пересекли Тоттенхэм-Корт-роуд, вышли за пределами Блумсбери — как района, так и идеи. Музей, конечно, был иным, он был дворцом света и мудрости, он огромным лайнером плыл по темному морю. Стюарту не нравились красивые мрачные улицы, полные воспоминаний обо всех этих всезнайках, людях, которые покровительствовали его деду и прадеду, перед которыми даже Гарри снимал шляпу. Ах, как негодовал Стюарт, думая об этой почтительности! С другой стороны улицы располагался Северный Сохо, источавший, конечно, грех, но переполненный людьми, толкущимися на этих грязных улицах.
— Там была выставка для слепых — скульптуры животных, которые можно трогать, всякие древности, греческие, египетские и китайские. Красивые животные. Любой мог прийти и взять в руки. Я трогал и гладил их, и еще много людей, но только не слепые — их там не было. Мне хотелось бы увидеть, как слепые изучают эти скульптуры. Но их там не было. Будь я слепым, я бы тоже не пришел. Я бы не стал ходить на выставки для слепых. Я бы стеснялся… мне бы гордость не позволила, это стыдно…
— Стыдиться тут нечего, — сказал Стюарт.
Но он понимал, о чем говорит Мередит. Как бы поступил он, будь он слепым?
— Люди глазеют на калек и ничего не могут с собой поделать. Я бы прятался.
— Нет, не прятался бы, — возразил Стюарт. — Ты был бы другим. Более смелым.
— Ты считаешь, что мужество — это производная от обстоятельств? — спросил Мередит своим хрипловатым мальчишеским шотландским голосом.
— Отчасти. Но мужество — это не какая-то вещь в себе, это часть твоего отношения к миру. Если с тобой случается что-то ужасное, если ты слеп, ты не можешь заранее знать, насколько смелым ты будешь или что сделаешь…
— Можно потерпеть поражение.
— Да. Но человек всегда терпит поражение, к поражению ведет бесконечно много путей. Наше мужество и наше желание быть добрыми каждый день подвергаются испытаниям… — Стюарт хотел добавить «каждое мгновение», но воздержался.
— Но у тебя ведь не бывает поражений, да? Я не видел, чтобы ты терпел поражения. Ты единственный из всех знакомых мне людей, к кому грязь совсем не прилипает.
Стюарт не знал, что на это ответить.
— Грязь есть и во мне, но ты ее не видишь, — сказал Стюарт.
И подумал при этом: «Да, я верю, что я не такой, как другие. Что это за идея? Хорошая она или плохая?» А еще он подумал: «Я не должен разочаровать Мередита».
— Ну а если она не видна, в этом-то все и дело, разве нет? Мысли не имеют значения.
— Еще как имеют! — воскликнул Стюарт. — Очень большое значение. От них зависит, легко или трудно тебе действовать. И они имеют значение сами по себе…
— Потому что их видит Бог? Я не верю в Бога. И ты тоже.
— Они имеют значение. Они существуют. А лучше бы их не было, плохих мыслей.
— Я не представляю, как избавиться от плохих мыслей — они сами приходят. У меня бывают ужасные мысли. Ты и представить себе не можешь!
Стюарт подавил желание спросить, что это за мысли. Мальчик просто хотел ошеломить его, создать маленькую эмоциональную драму. В их отношениях с Мередитом Стюарт все острее чувствовал такие «авансы». В любом случае нечистые мысли лучше не произносить вслух. Стюарт не хотел размышлять о дурных мыслях Мередита, он даже боялся услышать их.
— Раньше люди молились, — сказал он, — чтобы избавиться от таких мыслей. Я говорил тебе об этом. Ты должен каждый вечер садиться и сидеть тихо-спокойно, чтобы они гасли в тебе. Ты увидишь, что они нереальны, основаны на ложных идеях и эгоизме.
— Я не понимаю, как они могут быть нереальны, если они есть. Ты думаешь, я говорю про мысли о сексе. Некоторые люди утверждают, что это здоровые мысли.
— Ты сказал, что они ужасны. Человеку самому приходится судить свои мысли. Это вовсе не трудно. Во всяком случае, ты можешь попробовать. Если спокойно посидеть, это помогает: твой мозг отдаляется от всего и успокаивается, ты вспоминаешь о хороших вещах.
— О хороших вещах. А такие есть?
— Мередит, ты прекрасно знаешь, что есть. Самые разные.
— Я знаю? Я думаю, что все в мире покрыто какой-то серой пылью. Во всяком случае, я не могу понять твою точку зрения, если нет Бога. Правда ли, что, если бы Ньютон не верил в Бога, он открыл бы теорию относительности?
— Кто это тебе внушил?
— Урсула. Она сказала это за обедом. Тебя не было, а я подслушивал у двери, я всегда подслушиваю.
— Я так не думаю…
— Ты имеешь в виду, что подслушивать у двери нехорошо?
— Помолчи. Я так не думаю. Математика…
— Сильнее Бога?
— Это мощная самозарождающаяся сила. Вряд ли представление о том, что все связано с Богом, помешало бы Ньютону, будь он способен воспринять относительность. Просто он не мог сделать такое открытие из-за общего интеллектуального контекста.
— Так ты поэтому бросил математику?
— Потому что она сильнее Бога? Нет.
— И мне тоже следует бросить математику, историю, латинский?
— Нет, конечно. О чем ты говоришь? Ты должен учиться не покладая рук!
— Я не понимаю… ну ладно… Я все равно не смогу найти работу… Вообще-то, конечно, найду, потому что отец как-нибудь исхитрится. Хорошо быть частью истеблишмента. Папа мне сказал, что тебе не нравятся плакаты у меня в спальне, и я их снял.
— Хорошо.
— Те, что с девушками и обезьяной на горшке.
— Не могу понять, что ты увидел в этом дерьме. И это так несправедливо по отношению к бедным животным — оскорблять их нашей человеческой вульгарностью.
— На той выставке были прекрасные животные. Значит, в этом все дело — в вульгарности?
— Я надеюсь, ты больше не смотрел те грязные порнографические фильмы.
— Папа запретил мне. Я ему пообещал, что не буду.
— Но ты их смотрел?
— Да. И другие тоже. И я не думаю, что папа по-настоящему против.
— Я против.
— Но ты мне не запрещал смотреть на греческую вазу в музее, где сатиры преследуют нимф.
— Это произведение искусства.
— Я не вижу разницы.
— Ваза прекрасна и…
— На самом деле тебе не понравилось, когда я стал смотреть, и ты меня увел оттуда.
— Никуда я тебя не уводил.
— Значит, дело в вульгарности, а не том, плохо это или хорошо. Важно, красиво ли это, а что это по сути, не главное.