— Нет. — Подорогин продолжал смотреть на дверь. — Послушайте — а что это за люди?
— Тогда вот что я вам посоветую, — сказал Леонид Георгиевич, пропуская его вопрос мимо ушей. — Перестаньте воображать себя посреди бульварного романа. Из деталей, которые видятся вам значимыми и даже краеугольными, — он снова постучал по столу, — тут вы никогда не получите не то что цельной картины, а даже хоть сколько-нибудь достаточной мотивации. Перед следствием — тут — идет не причина, а такое же невразумительное, зачастую невменяемое следствие.
— А зачем тогда вы убили его? — спросил Подорогин.
— Кого? — искренно удивился Леонид Георгиевич.
— Щапова. Что такого он мог сообщить мне?
— Опять двадцать пять, — возвел очи горе Леонид Георгиевич, — а зачем наступает зима? Кому выгодно, чтобы желтела трава? Почему на ваших часах пятиконечная корона? Я не знаю, уж поверьте мне на слово, что такого мог сообщить вам этот субъект, но я знаю одно: сегодня пришло его время. Я знаю, что обстоятельства сложились таким образом, что выжить он не смог бы ни при каких обстоятельствах. Простите, ради бога, за каламбур.
— Сказка про белого бычка. — Подорогин поправил браслет «ролекса», посмотрел время, вытащил из пальто жавший на бедро пистолет и положил его на стол.
— Знаете… — Мизинцем Леонид Георгиевич сдвинул пистолет так, что дуло, направленное ему в грудь, отвернулось к окну. — У академиков есть понятие: горизонт события. Применительно к нашему случаю это значит следующее. Массив причин или, если угодно, предследствий, повлекший такой-то результат, не представляется постигаемым в рамках поставленной задачи. То есть ни у меня, ни у вас и ни у какого академика наук попросту не хватит мозгов, чтоб расплести все нити. Что же касается нашего уважаемого и разнесчастного субъекта, то могу заверить вас, что исполнители этого злодеяния, равно как и заказчик, скорей всего, будут установлены и задержаны в ближайшее время.
— Конечно, — вздохнул Подорогин.
— Что?
— Установите, говорю.
— Я, Василь Ипатич, простите, не понимаю ни вашего скепсиса, ни иронии.
Подорогин оправил пальто.
— Послушайте, не держите меня за полного идиота.
— Ах, так вы уверены, что мы собираемся давить на следствие? Фабриковать улики? — Леонид Георгиевич всплеснул руками с гримасой озарения. — Боже мой, святая простота!
«Пошел к черту», — подумал Подорогин, маскируя нервный зевок потиранием подбородка о плечо. Он откинулся на кафельную стену и стал глядеть в темноту за окном. Эта встреча, которой он, наверное, желал в последнее время даже больше, чем свидания с дочерьми, была совершенной противоположностью тому, что он ждал от нее. Развязка оборачивалась очередными подробностями и вопросами.
Неожиданно дверь с треснувшим стеклом открылась, и в кухню вдвинулся распаренный милиционер в потертом полушубке и меховых сапогах. Он оказался так огромен, что Подорогин не смог увидеть его погон. Скомканно козырнув Леониду Георгиевичу, меднощекий гигант скользнул глазами по Подорогину, на долю секунды задержался на «Макарове» с глушителем посреди пустого стола, снял шапку, открыл в мойке воду, ткнулся стриженой головой в эмалированный борт раковины и, обхватив губами устье крана, стал жадно пить. Подорогин обалдело таращился на неохватный напряженный зад со свежим мазком крови на кармане. В левой руке гиганта был короткоствольный АКС, который он держал за цевье, будто бутылку лимонада. Леонид Георгиевич брезгливо рассматривал собственные ногти. Через приоткрытую дверь в прихожей было видно заплаканную пожилую женщину. Заслоняя ладонью рот, она стояла над телом Щапова, точно у края глубокой ямы, и с готовностью, мелко кивала в ответ на вопросы кого-то, кто был скрыт за углом уборной… Напившись, гигант закрыл воду — при этом в смесителе что-то хрустнуло, — вытер губы и, ни на кого более не глядя, удалился прочь. Дверь за собой он притворил так же бесшумно, как открыл ее.
Леонид Георгиевич подтолкнул пистолет к Подорогину и завозился на табурете, словно тот был посыпан горячими углями.
— Обещаю вам, — сказал он, — клянусь, что мы тут ни при чем! Да: координаты заказчика и исполнителя нам известны. И что? Вы представляете, в каком свете это все будет выглядеть, если мы выложим подобную информацию — им, — Леонид Георгиевич кивнул в сторону прихожей, — без какой бы то ни было доказательной базы? Что это будет, я вас спрашиваю?
Подорогин убрал пистолет в карман и хотел закурить, однако в застеленной фольгой упаковке обнаружились только табачные крошки. Смяв пачку, он понюхал ее в кулаке.
— Послушайте, вы не курите?
— Бросил, — удивленно ответил Леонид Георгиевич, не ожидавший вопроса.
— Айн момент. — Подорогин вышел из кухни.
В прихожей, к его удивлению, уже никого не было. Труп Щапова был прикрыт черным пластиковым мешком. Вокруг подгустевшей лужи крови расплывались пузырчатые следы подошв и потеки талой воды. Пробравшись по узкому перешейку между пластиковым мешком и пустыми банками, Подорогин выглянул в подъезд. Тут же, у порога, навалившись на стену, полукурил-полукемарил меднощекий гигант. Из-за двери соседской квартиры доносился женский плач и чириканье рации. Подорогин жадно вдохнул дым дешевой папиросы и возвратился на кухню.
На столе за время его отсутствия появилась запечатанная бутылка «Столичной», два граненых стакана и банка рыбных консервов. Леонид Георгиевич, кряхтя, нарезал черствый бородинский кирпич. Подорогин сел на свое место.
Покончив с хлебом, Леонид Георгиевич отложил нож, сгреб крошки, закинул их себе в рот, прожевал и спросил:
— Чего ж вернулись?
Подорогин не ответил.
Леонид Георгиевич принялся открывать консервную банку. На стол тотчас потекло масло. Большой палец левой руки экс-следователя был обернут пропитавшейся кровью салфеткой. Подорогин повертел бутылкой, не поднимая ее. Упаковка пробки и акцизная марка были целехоньки.
— Эти молодцы ни на секунду не задержали бы вас, — сообщил Леонид Георгиевич. — Так — почему?
Подорогин взял ломтик хлеба и стал жевать его.
— А я, Василь Ипатич, скажу — почему. — Леонид Георгиевич отставил банку и облизал испачканную ладонь. — По той же самой причине, по которой вы нынче не смогли заглянуть на антресоли. Короче говоря, причина — не предследствие, именно причина — ваша интуиция. Ваше собачье чутье тупика.
— Что?
Леонид Георгиевич расхохотался.
— А что ж вы хотели? И почему, позвольте спросить, вы еще здесь, а не под антресолями или на кладбище?
— Да при чем тут антресоли? — воскликнул Подорогин. — Можете вы говорить толком?
Леонид Георгиевич сокрушенно качал головой.
— …Думаете, я не вижу, что происходит? — продолжал Подорогин, закипая. — Эти хреновы бумажки, антресоли, фотографии…