— Алло.
Однако ответа не было и в этот раз.
Он подобрал хрустящий свиток факса и расправил его: «Кемпер Мерс на заднем дворе ante 20:04 вклю…» Сообщение было набрано петитом и обрывалось на полуслове — вернее, продолжалось непролазной символьной абракадаброй, вызванной сбоем алгоритма кодирования.
Подорогин снова посмотрел на часы: без шести минут восемь. До обозначенного в факсе срока оставалось восемь минут. Еще не вполне сознавая, что делает, он вышел в вестибюль и быстрым шагом направился к лифту. Когда дверь кабины распахнулась и мальчишка в ливрее удивленно воззрился на его халат, он пояснил коротко: «Нет времени», — нахлобучил на голову капюшон и скомандовал:
— Жми!
На заднем дворе гостиницы, куда его без лишних вопросов проводил один из охранников, стоял не кемпер, а белоснежный двухпалубный автобус. Окна обоих этажей «мерседеса» были наглухо зашторены. Приплясывая от холода, Подорогин хотел заглянуть в кабину водителя, но тут по правому борту, обдав его теплом и запахом хвои, бесшумно отворилась дверь. Он без раздумий шагнул внутрь.
Из миниатюрного, отделанного ореховым шпоном тамбура вела узкая лестничка. Поднявшись в салон первого этажа, Подорогин оторопел.
Он ожидал увидеть ряды пассажирских кресел, а обнаружил вычурно обставленное помещение: старомодные кожаные кресла, бар, репродукции Брюллова и Шишкина, витражи и даже чучело кабаньей головы в раме.
Дверей в кабину водителя не существовало, а из двери в дальней стене с кабаном вышел красный от волнения молодой человек в твидовой паре, лаковых штиблетах и роговых очках с такими мощными диоптрийными линзами, что выпуклые, похожие на перезревшие фурункулы глаза его казались втиснутыми в лицо почти на глубину висков. Молодой человек протянул Подорогину влажную слабую руку, хрюкнул, представился Григорием и попросил «располагаться». Жидкие жирные волосы его были не расчесаны, на затылке торчал вихор. Подорогин сбил с головы капюшон, повалился в ближайшее кресло и, закинув ногу на ногу, покачивал измазанной в грязи тапочкой. Молодой человек присел в кресло против него. В эту минуту мягко подвинулся пол, машина взяла с места. Салон сначала плавно повело влево, потом вправо, где-то за стеной стало потренькивать стекло. Подорогин ни с того ни с сего мелко перекрестился.
— Окна снаружи — фальшивые, — зачем-то сообщил ему молодой человек.
Подорогин посмотрел на «Мишек в лесу» и вытянул ноги:
— Картины, надо думать, тоже?
Молодой человек оглянулся на репродукцию.
— Куда мы направляемся? — поинтересовался Подорогин, не особо рассчитывая на ответ.
Ответа и не было.
Григорий зябко повел плечами и снова хрюкнул.
Подорогин открыто рассматривал своего собеседника, чьи массивные, как будто взятые с чужого черепа, обтянутые нездоровой кожей скулы со временем стали вызывать в нем чуть ли не озноб. Он почти не сомневался, что ему предстоит очередная «политинформация».
— Вы ведь кончали политех? — спросил Григорий, потирая обветренные руки. — По специальности…
— Гидромеханика, — кивнул Подорогин. — А вы это как — угадываете?
— Да нет, — растерянно заморгал Григорий.
— А какого тогда черта спрашивать?
— Но и… — Опустив голову, молодой человек принялся ковырять коленку. — Никогда не работали по специальности?
— Ни-ко-гда. — Подорогин прихлопнул ладонями по подлокотникам. — Ни дня. Что еще?
— Поступали из-за военной кафедры? Чтоб избежать призыва?
— Именно.
— И угодили под постановление Совмина, когда из вузов призывали без отсрочек и разбору — имеется военная кафедра или нет?
— Бинго!
— Кажется, буквально через год это постановление было отменено?
— Не помню. Год или два. Что-то около того.
— Как вы думаете, то обстоятельство, что вы кончили курс в политехническом, могло быть учтено призывной комиссией, когда решался вопрос, куда и в какие войска вас направлять?
— Не думаю. — Подобрав ноги, Подорогин уперся локтями в колени. — То есть не думаю, а знаю: учитывалось.
— Украинская ССР, ШМАС в Могилеве-Подольском. Специальность — механик авиационного вооружения…
— Да.
— Теперь, если позволите, Василий Ипатьич, такой вопрос: какое наиболее яркое, необычное событие вам приходит на ум в первую очередь, когда вы вспоминаете эти полгода в учебке?
— Не знаю, — пожал плечами Подорогин. — Хотя… В первой роте кто-то из грузин изнасиловал кого-то из молдаван. Или наоборот — не помню.
— Что же тут необычного?
— То, что обоих потом упекли на «губу» в одну камеру.
— Ну, — с улыбкой похрюкал Григорий, — это все не совсем то.
— А что — то?
Молодой человек, приподняв очки, помассировал горбинку носа. В глубоком кресле он сидел с прямой спиной и сомкнутыми коленями, как сидят на собеседовании или перед фотографом.
— Накануне самого распределения в полк у вас — в числе прочих курсантов взвода — была командировка на западную Украину, подо Львов.
— Ну, была.
— Оттуда ничего не припоминаете?
— Так… — Встав, Подорогин прошелся до двери и обратно. — А можно мне вопрос?
Григорий, следивший за ним не поворачивая головы, кротко кивнул.
Подорогин снова упал в кресло.
— Как долго вы участвуете в этом спектакле?
— Два года, — ответил молодой человек и по-детски, видимо, не отдавая себе отчета в том, что делает, стал скрести торцами подошв одна о другую. — Если желаете, Василий Ипатьич, я потом расскажу о себе, но сейчас важней выяснить то, с чего мы начали. Со Львова.
— Хорошо, — вздохнул Подорогин. — Львов. Э-э… Лакирование полов. Лакирование чего бы то ни было под соколовских лакеев. Слыхал армейские байки про раскраску газонов? Так вот это не байки. Далее — апгрейд генеральских коттеджей. Обнаружение на складе ГСМ. Пропущенная вечерняя поверка.
— Соколовские лакеи — кто это?
— Сопровождение тогдашнего министра обороны.
— А обнаружение на складе ГСМ — чего?
— Да себя, любимого.
— Ах, ну да, конечно… — задумчиво похрюкал Григорий. — Только, по-моему, вы перефразировали одну деталь. Вечерней поверки, как таковой, не было. Вы ведь обретались тогда в казарме своей группой, в отдельном помещении, под началом командира взвода — старшего сержанта Бородина, кажется?
— Вот что, дорогой. — Подорогин приподнялся в кресле, вытаскивая из-под себя полу халата. — С информацией у вас все схвачено. С этим не спорю. Но когда кажется — крестятся. Так вот я повторю: тебе кажется, что поверки не было, а я помню, что поверка была. Что еще?