Однако зал был пуст и возразить было некому. Антошка взял один из жбанов, ощутил его вопиющую пустоту и потянулся к следующему. Тот тоже оказался легковесным, и лишь в третьем по счету на донышке плескалась заветная жидкость.
— Слушай, Ольгерд, может, поедешь с нами? Должен же кто-то воспеть грядущую битву! — неожиданно предложил Иванов.
Ему самому идея показалось великолепной. Кто, кроме поэта, в состоянии оперативно разнести весть о подвиге при отсутствии прессы и телевидения? Антошка уже наслышался немало песен о других героях, попадались и творения о нем, но все это складывалось так поздно и обрастало такими небылицами! Раз, например, его назвали Святогором, целых четыре — Добрыней, хотя подвиги воспевались именно его. А тут песня будет рождаться по горячим следам, без досадных ошибок и с должным тактом...
Да и Ольгерд Антошке понравился. Хотелось доставить поэту приятное. Например, помочь ему с выбором тем.
— Ну что? — рыцарю казалось, что, услышав подобное предложение, Ольгерд обрадованно бросится ему на шею, однако вопреки ожиданиям проявлять бурные эмоции поэт не спешил. Наверное, понимал дистанцию, отделяющую рифмоплета от вершителя мировых судеб и подлинного носителя разумного, доброго, вечного.
— Спасибо за честь, милорд, — севшим голосом пробормотал Ольгерд, стараясь не встречаться с героем взглядом.
— Ерунда! Свои люди — сочтемся! — В порыве чувств Антошка перегнулся через стол и дружески хлопнул поэта по плечу.
Тот вздрогнул от удара, весь сжался, словно вдруг испугался такого же продолжения.
— Завтра на рассвете и выедем. Питание за мой счет, за каждую балладу плачу наличными. Надеюсь, мы не слишком задержимся в дороге и успеем к решающей битве. Обидно же будет приехать к шапочному разбору! Ни мечом всласть помахать, ни трофеями порядочными разжиться.
Антошка поймал восторженный взгляд Джоана и почувствовал себя так, словно победа над коварным ханом уже одержана. Только Ольгерд по-прежнему стыдливо прятал глаза и сидел за столом затравленным зверьком.
— Не переживай! — утешил его Антошка. — Войско у Чизбурека большое, сможешь тоже подраться вволю. Лишь самого хана не трогай, а остальных руби напропалую. Вдохновение получишь такое, что и не снилось! Да и по дороге приключений, надеюсь, будет навалом.
Ольгерд вздохнул и, не поднимая глаз, неожиданно заявил:
— Вы меня не так поняли, милорд. Я вообще не хочу ехать.
Повисшую после этих слов тишину можно смело назвать гробовой. Особенно по контрасту с доносившимися с площади истошными криками казнимых и радостным улюлюканьем зрителей.
— Как? Почему?
— Я, может, и поэт, милорд, но героем не являюсь точно. — Ольгерд то краснел, то бледнел, но говорить старался твердо.
— Конечно, герой — это я, — как само собой очевидное произнес Антон. — А ты будешь лишь моим спутником.
— Я в широком смысле, — попытался пояснить свою мысль Ольгерд, но Антошка его не понял.
— При чем здесь героизм? Знай, долбай в свое удовольствие всех встречных мечом по черепам, и всех делов. Правда, меч у тебя невзрачный, но подберем у убитых что-нибудь получше.
— Я плохой убийца, милорд, — тихо вымолвил Ольгерд.
Глаза Джоана округлились от очередного признания, а Антошка поперхнулся от возмущения.
— Ты соображай, что говоришь! Убийца — это преступник, который убивает своих жертв из-за злобы или корысти. Если же ты разрубаешь кого-то ради собственной славы или добычи, то ты герой. Чувствуешь разницу?
— Чувствую. — Ольгерд усмехнулся, но улыбка получилась несколько грустной. — Наверное, мне просто не нужна такая слава. Я надеюсь стать известным благодаря песням. Да и вместо добычи предпочитаю гонорар.
— Ненормальный! — выдохнул Антошка.
Как все обычные люди, он относился к сумасшедшим с некоторой опаской и даже сделал попытку отодвинуться от стола подальше. Впрочем, герой быстро сообразил, что подобная форма безумия неопасна для окружающих, и придвинулся опять.
Может, поэт и должен быть отчасти безумным? Не станет же нормальный человек заниматься всякой ерундой, когда перед ним лежит широчайшее поле деятельности!
С другой стороны, соблазн иметь рядом певца был слишком велик, и Антошка решительно махнул рукой на чужие причуды:
— Черт с тобой! Ты только песни складывай, а уж бить врагов я буду сам. Мне больше славы достанется.
— Милорд один в состоянии перебить целое войско, — с гордостью за своего сюзерена сообщил Джоан.
С площади раздался особо пронзительный крик. Ольгерд вздрогнул, словно пытали его, и обреченно кивнул:
— Хорошо. Я иду с вами.
Выступили, как и положено, на рассвете. К воротам Ольгерд пришел пешком с небольшой котомкой за плечами, и Антошка предложил ему третьего коня.
Поэт нерешительно подошел к животному. Конь покосился на него, оскалил зубы и мотнул для чего-то головой.
— Если вы не возражаете, милорд, я пока пройдусь пешком. — Ольгерд смотрел на скакуна с явным недоверием.
— Ну-ну, — покачал головой Антошка, однако возражать не стал. Устанет, живо переменит свое мнение.
— И где этот юго-восток?
На лице Ольгерда промелькнула тень удивления.
— Я думаю, там, — поэт неопределенно махнул рукой в сторону, противоположную восходу солнца, и с непонятным ожиданием посмотрел на героя.
— Тогда веди, — важно кивнул Иванов.
И Ольгерд повел. Кони стремились перейти на рысь, но им поневоле приходилось приноравливаться к идущему пешком поэту. Такой способ передвижения был слишком медлительным и не удовлетворял никого. В том числе и пешехода.
Они отошли от города совсем недалеко, когда Антошка еще раз предложил Ольгерду сесть на коня.
— Благодарю за заботу, но как бы сказать, милорд? — Ольгерд помялся, подыскивая слова: — Дело в том, что на моей родине практически никто не ездит верхом.
— Как? — искренне удивился Антошка.
— На свете немало чудес, милорд.
Рыцарь хотел поинтересоваться, на ком же тогда ездят люди, но отчего-то вспомнил свой родной мир и был вынужден согласиться:
— Да, немало. Но все равно надо жить, как все люди. Тем более ничего сложного в этом нет.
Ольгерд вздохнул и внял уговорам. Он с опаской подошел к животному. Конь почувствовал слабину человека, однако до поры до времени ничем не выказал своего отношения к происходящему и стоял смирно.
Ольгерд решительно, словно речь шла о нырянии в ледяную воду, поставил ногу в стремя и попытался лихо вскочить в седло.
Конь отступил в сторону. Поэт на некоторое время застыл в неудобном положении, но не выдержал и соскочил на землю.