— Ты видел пса Гарма? — тихо спросил гигант. — Он действительно существует?
— Существовал, — ответил Егор. — Я убил эту тварь.
Подул ветер, унося в сторону облачко сизого табачного дыма. Уцелевший обрывок сожженной газеты вылетел из костра и ткнулся Егору в ногу.
Волчок хотел стряхнуть клочок с ноги, но вдруг замер, а потом поднял его, положил на колено и осторожно расправил пальцами. На обрывке газеты он прочел:
«Президент Соединенных Штатов Америки социалист Джошуа Гор прилетел с официальным визитом в столицу Франко-Итальянской Республики. У трапа самолета прибывшего президента встречал бессменный лидер фашистской партии Франко-Итальянской Республики сеньор Сильвио Бер…»
Строчка обрывалась траурной каймой обугленной бумаги. Егор растерянно моргнул и пробормотал:
— Что за…
Торт повернул голову и вопросительно посмотрел на него.
— Ты чего, Егор?
— Взгляни-ка. — Волчок передал гиганту клочок газеты.
Торт взял клочок и пробежал по нему взглядом.
— Президент США прилетел с визитом в Италию, — прочел он. Поднял на Егора взгляд и спросил: — И что?
— Как зовут президента?
— Барак Обама.
— Ты уверен?
— Да.
Егор взял обрывок газеты и снова скользнул глазами по строчкам.
— Все верно, — растерянно проговорил он. — Барак Обама. И никакой Франко-Итальянской Республики.
К костру подошел толстяк Кузьма. Положил на колени Егору свитер и джинсы, а Торту — белую ветровку и спортивные штаны.
— Лучше ничего не нашлось, — сказал он извиняющимся голосом и поставил рядом с ящиком, на котором сидел Волчок, две пары кроссовок, одна из которых была сорок шестого размера.
— Спасибо, дружище! — Волчок пожал толстяку руку.
— Да не за что, — с улыбкой отозвался тот. — Вы помогли нам больше.
Кузьма хотел высвободить руку из железных пальцев Волчка, но тот удержал ее.
— Послушай, Кузьма… — Он пристально смотрел толстяку в глаза. — В последние дни не происходило ничего странного?
Бродяга нахмурился.
— О чем это ты?
— Может, ты видел что-нибудь такое, что привело тебя в замешательство? Что-нибудь такое, что можно было принять за галлюцинацию?
Кузьма вдруг занервничал под взглядом Егора.
— А почему ты спрашиваешь? — спросил он.
— Отвечай на вопрос. Я должен это знать.
Бродяга отвел глаза, пару секунд молчал, а потом сказал:
— Похоже, мы чем-то траванулись.
— Поясни.
Кузьма посмотрел на него хмурым взглядом и ответил:
— Мы все тут постоянно видим глюки.
— Глюки?
Толстяк кивнул:
— Ага. Город меняется. Вывески меняются, витрины меняются. Даже дорожные знаки меняются. Те дома, что были, исчезают, а на их месте появляются новые.
— Ты сам это видел?
— Да. Это длится несколько секунд, а потом все становится, как раньше.
Егор выпустил руку толстяка, взглянул на Торта и сказал:
— Плохо дело.
— О чем ты? — не понял тот.
— Я изменил прошлое, когда доставил в наше время ублюдка со свастикой под носом. Теперь мир меняется.
— Меняется? — Торт огляделся. На мгновение ему и впрямь показалось, будто реальность дрогнула и подернулась дымкой, и в этой дымке на месте пустыря возник дворик с детской площадкой. Длилось видение не дольше трех секунд, а затем мир вновь обрел привычный вид.
— Профессор Терехов говорил, что некоторые изменения происходят не сразу, — сказал Егор. — Если бросить в озеро камень, вокруг этого места разойдутся волны, но лишь спустя какое-то время они достигнут берега.
— Хочешь сказать, что мир вокруг нас начинает исчезать, чтобы уступить место новому?
Егор кивнул:
— Да. Изменения пока быстротечны и похожи на галлюцинации, но скоро их станет больше. А потом изменения станут нарастать лавинообразно. Они станут необратимыми, и привычный нам мир исчезнет. А вместе с ним и мы.
Торт наморщил уродливый лоб.
— По-твоему, Ребус этого не понимал, когда заставил тебя сделать то, что ты сделал?
— Понимал, — сказал Егор. — Но ему было плевать. Агадамов одержим своим экспериментом со спиралевидным зеркалом. Этот гад хочет овладеть пространством и временем. Он уверен, что успеет сделать это раньше, чем изменения коснутся его самого.
Торт обдумал услышанное и спросил:
— Мы можем исправить ситуацию?
— Возможно. Если вернем в прошлое того, кому там самое место. Но времени осталось совсем немного.
Егор швырнул окурок в костер, сбросил одеяло и встал с деревянного ящика.
— Пора одеваться, Торт. До открытия банка остается полтора часа.
Несмотря на то что за стенами полярной станции бушевала метель, внутри было тепло и по-своему уютно. Где-то далеко тихо урчал генератор.
Комната, в которой происходила беседа, была обставлена просто, почти аскетично. Два шкафа, стол, три стула, старое, обшарпанное кожаное кресло — вот и вся обстановка. За столом сидели трое: профессор Терехов, врач-психиатр по фамилии Кремер и молодой художник Георгий Ларин. Ларин был бледен и смотрел на своих собеседников слегка затуманенным взглядом.
В углу комнаты в своем хромированном инвалидном кресле сидел лысый, грузный Агадамов-Ребус.
— Вы утверждаете, что вас посещают странные сны, — сказал психиатр Кремер, обращаясь к Ларину и поблескивая своими круглыми очками. — Какие именно?
— Мне постоянно снится город, в котором я никогда не был, — ответил Гера. — И еще… в том городе я говорю на немецком языке, как на своем родном. И это еще не все. — Ларин с силой потер пальцами высокий лоб. Дернул щекой и досадливо проговорил: — Черт, даже не знаю, как сказать. Мне снятся мертвецы. Целые толпы мертвецов. Они идут по широкой дороге, поворачивают головы и смотрят на меня. Смотрят так, будто я виноват в их смерти. Будто на моих руках есть кровь.
— А ее нет? — спокойно уточнил профессор Терехов.
Ларин посмотрел на профессора изумленно. Потом нахмурился и сказал:
— Я художник, а не солдат и не киллер.
— Но, судя по некоторым вашим высказываниям, вы не прочь пустить кому-нибудь кровь.
Гера слегка напрягся.
— Добро должно быть с кулаками, разве не так? — спросил он резко.