У Дюкра перехватило дыхание. Он пристально вглядывался в то место, где скрылся юный колдун. Вскоре худенькая рука Сормо показалась чуть поодаль. Ее сейчас же окружили бабочки. Казалось, все насекомые, что кружили над рекой, поспешили сюда. Даже бойня на переправе, казалось, замерла, наблюдая это странное явление.
«Боги милосердные, ведь они прилетели… за его душой. И почему-то не вороны, как всегда бывает у виканцев, а бабочки. Что же творится?»
Сбоку раздался испуганный голос Нефария:
— Что там? Мы победили?
Дюкр ему не ответил. Рука Сормо давно скрылась под колонной из бабочек, а колонна все росла и росла, увеличиваясь в высоте и ширине.
— Так мы победили? — уже требовательнее спросил Нефарий. — Вы видите Кольтена? Позовите его сюда. Мне нужно с ним поговорить.
Тишину нарушил свист виканских стрел, выпущенных по уцелевшим солдатам на втором мосту. Клан Сормо завершил начатое колдуном: с лучниками и копьеносцами было покончено.
С северного берега к переправе спешили пехотинцы Седьмой армии, чтобы прекратить побоище. Из окрестных лесов выехали всадники клана Горностая, оглашая воздух своими жуткими победными криками.
Дюкр оглянулся назад. Малазанцы ползли к лесу: горстка моряков и менее трех десятков саперов. Град стрел, летевших в них, делался все неистовее.
«Боги, да пощадите же вы этих людей! Они и так совершили невозможное. Не требуйте от них большего!»
Беженцы толпились на южном берегу, не зная, куда податься и где спрятаться. Дюкр выпрямился во весь рост и, сложив ладони рупором, крикнул:
— Малазанские беженцы! Все, кто в силах сражаться! Рядом с вами достаточно оружия. Берите его и бегите в лес, иначе бойня повторится! Лучники возвраща…
Воздух потряс рев тысяч глоток. Земля содрогнулась от топота ног. Беженцы даже не стали нагибаться за мечами и копьями. Как и на переправе, они с голыми руками бросились на вражеских лучников. Их уже не волновала собственная жизнь или смерть. У них не осталось ничего, кроме желания отплатить за случившееся сполна.
«Мы все становимся безумцами. Я вижу это впервые. Ни в одной хронике я не встречал и намека на нечто подобное. Боги, в кого же мы превращаемся?»
Беженцы ураганом пронеслись мимо малазанских позиций. Равнодушные к летящим стрелам, они углубились в лес, сразу же наполнившийся их криками и стонами.
Нефарий тоже встал.
— Где Кольтен? Я требую…
Дюкр схватил аристократа за шелковый шарф и притянул к себе. Нефарий испуганно засучил руками.
— Ну что, Нефарий? Как вам честное слово и милосердие Корболо Дэма? Сколько тысяч заплатили своей жизнью за доверчивость Совета знати? А сколько наших солдат погибло? Сколько виканцев осталось здесь лежать, защищая вашу шкуру?
— Отпусти меня, жалкий раб! Ничтожество! Мы еще припомним…
Глаза Дюкра застлал красный туман. Историк обеими руками сдавил дряблую шею аристократа. Нефарий выпучил глаза. Его лицо посинело.
Кто-то ударил Дюкра по голове. Кто-то с силой обхватил рукой его собственную шею и сдавил ему горло. Историк разжал руки. Нефарий зашатался и рухнул с крыши повозки.
А потом вокруг стало темно.
Один из многих на тропе кровавой за голосом своим погнался.
Готовый убивать, шальной ведомый мыслью, преследовал он голос свой.
Но слышал он лишь музыку Клобука, песнь завлекающую, что тишиной зовут.
Рассказ Сеглоры
Капитана раскачивало, но морские волны были здесь ни при чем. Наливая вино в четыре щербатых бокала, он не забыл угостить и стол.
— Пока втолкуешь этим тупоголовым матросам самые простые вещи, жажда замучает. Надеюсь, закуска не заставит себя долго ждать.
Казначей Пормкваля, не считавший собравшееся общество достойным знать его имя, удивленно изогнул крашеные брови.
— Послушай, капитан, мы ведь только что ели.
— В самом деле? Тогда это объясняет беспорядок на столе, хотя беспорядок требует большего объяснения, ибо он просто ужасен.
Капитан ткнул пальцем в сторону Калама.
— Вот ты, уроженец Семиградия, скажи мне. У тебя наверняка медвежий желудок, и он переварит что угодно. Но скажи: это вообще можно есть? Говори правду! Я слышал: в Семигра-дии выращивают фрукты, чтобы поедать червей, которые в них заводятся. Тамошние жители выковыривают червяка, а яблоко выбрасывают. Верно? В этой привычке — все ваше отношение к миру. Думаю, ты не обидишься. Ведь мы здесь все — друзья… Так о чем мы говорили?
Салк Элан взял протянутый бокал и, прежде чем отхлебнуть, осторожно понюхал содержимое.
— Меня удивляет, капитан, что наш уважаемый казначей не перестает донимать вас своими жалобами.
— Да ну? — Капитан перегнулся через стол и вперился глазами в казначея. — Жалобы? На моем корабле? Вы должны были изложить их мне в кондицифи… конфициди… в общем, наедине.
— Что я и делал. Неоднократно, — усмехнулся казначей.
— А я должен их рассмотреть и, как надлежит капитану, принять надлежащие меры.
Капитан с чувством исполненного долга снова сел и откинулся на спинку стула.
— Так. О чем мы еще говорили?
Салк Элан поймал взгляд Калама и подмигнул.
— Мы обсуждали кое-какие досадные помехи, с которыми столкнемся, если два капера, преследующие нас, захотят познакомиться с нами поближе.
— Никто нас не преследует, — возразил капитан. Он залпом осушил бокал и наполнил снова.
— Просто эти каперы идут вровень с нами, что, как вы должны понимать, совсем не одно и то же.
— Согласен, капитан, — сказал Салк Элан. — Возможно, я не столь отчетливо вижу разницу.
— Вот это-то и печально.
— А ты мог бы потрудиться просветить нас, — заметил казначей.
— Как вы сказали, господин казначей? Просветиться потрудить? Замечательное предложение! Вы — необыкновенный человек!
Он с довольным лицом плюхнулся на стул.
— Им нужен ветер посильнее, — сказал Калам.
— Да, иначе им не убыстрить ход, — согласился капитан. — Этим трусам, у которых моча цвета скверного эля, хочется выплясывать вокруг нашего корабля. Я бы предпочел встретиться с ними лицом к лицу, а они шныряют и уворачиваются, как нашкодившие псы.
Он вдруг пристально поглядел на Калама.
— Поэтому мы застигнем их врасплох. Мы сами атакуем их на рассвете! Резкий поворот против ветра. По-морскому — оверштаг. Матросам — подготовиться к высадке на борт вражеского судна! Я больше не допущу ни одной жалобы касательно «Затычки». Если я услышу хоть какое-нибудь недовольное блеяние, я самолично оттяпаю этому «ягненку» палец. Если не замолчит — второй, и так далее. И все пальцы приколочу к палубе. Тук-тук!