— Так ты уверен? — спросил тот, кто покороче. Наверное, этот вопрос задавался не впервые, поскольку спутник коротышки сердито ответил:
— По-моему, связь поддерживаю я, а не ты, Ирп. Запомни, не ты. Барук не настолько глуп, чтобы поручить тебе какое-нибудь серьезное дело. Ты годишься только для черной работы.
— Ты прав, Руд. Черная работа. И в ней я силен. Уж этого никто от меня не отнимет. Черная работа. Чернее не бывает. И все-таки ты уверен?
Они подошли к дереву, росшему почти рядом с почерневшей аркой. Оба коротышки присели на корточки и долго всматривались в труп, пригвожденный к стволу.
— Я ничего не вижу, — растерянно пробормотал Ирп. — Думаю, ты ошибся. Наверное, ты его потерял, Руд, и просто не хочешь сознаваться. Я думаю…
— Еще одно слово о том, что ты думаешь, и я тебя прикончу. Клянусь тебе, Ирп.
— Прекрасно. Я умру достойно, не проронив ни слова. Как и подобает тому, кто занят черной работой.
Руд подошел к стволу. О том, что он недалек от исполнения своего обещания, говорили лишь несколько волосков, вставших торчком у него на затылке. Добравшись до трупа, Руд полез под ветхую рубашку и начал шарить на груди у казненного. Вскоре он достал грязный и рваный лоскуток. Развернув его, Руд наморщил лобик.
— Ну что там? — крикнул снизу Ирп.
— Чье-то имя.
— Чье?
— Какая-то Салесса Лорталь.
— Но это же женское имя, а он-то — не женщина!
— Спасибо, без тебя догадался, — огрызнулся Руд.
Он свернул лоскуток и запихнул обратно под рубашку казненного.
— Странные эти смертные, — проворчал Руд, продолжая шарить.
Наконец он нашел искомое, вытащив стеклянный пузырек. Стекло было дымчатым.
— Нашел? — допытывался Ирп.
— Нашел. Стекло треснуло, — удовлетворенно сообщил Руд. Он наклонился, зубами перекусил кожаный шнурок. Зажав в ладошке пузырек, Руд перевернул его, а затем посмотрел на просвет.
Ирп ходил под деревом, боясь рассердить спутника своими вопросами. Руд приложил пузырек к остренькому ушку и потряс.
— Он здесь!
— Вот и замечательно. Спускайся и поехали.
— Не торопись. Нам придется забрать с собой и тело. У смертных свои причуды. Он не захочет другое и начнет требовать свое. Так что лезь сюда. Поможешь.
— Слушай, у него же тело совсем высохло, — пискляво возразил Ирп.
— Тем лучше. Легче будет тащить.
Ворча себе под нос, Ирп забрался наверх и стал выдергивать железные прутья. Руд, улыбаясь, следил за «черной работой». Неожиданно он вздрогнул.
— Пошевеливайся, Ирп! Я что-то учуял. Не знаю, что именно, но мне очень не нравятся мои ощущения.
Икарий медленно открыл глаза и не сразу узнал широкое грубое лицо, склонившееся над ним.
— Маппо? Это ты, друг мой?
— Я, Икарий. Как ты себя чувствуешь?
Полуджагат слегка шевельнулся и поморщился.
— Похоже, я… ранен.
— Да, а мне даже нечем тебе помочь. Два своих последних снадобья я отдал.
Икарий с трудом улыбнулся.
— Значит, кому-то очень требовалась твоя помощь. Возможно, чья-то рана была куда опаснее моей.
— А что ты скажешь, если эти снадобья пошли для спасения жизни двоих собак?
Улыбка Икария не погасла.
— Должно быть, эти собаки стоили того. Я с удовольствием послушаю твой рассказ. Помоги-ка мне встать.
— Ты уверен, что удержишься на ногах?
— Вполне.
Маппо помог ему встать. Икария шатало, но затем он обрел равновесие. Оглядевшись по сторонам, он спросил:
— Где это мы?
— Сначала ответь: что ты помнишь?
— Ничего… Нет, постой… Мы, кажется, встретили апторианского демона и решили идти за ним. Это я помню. А что было потом? Мы до сих пор внутри Пути?
— Нет, Икарий. Мы уже не внутри Пути, а на юге, неподалеку от Арена. Могу тебе сказать, что мы зря пошли за демоном. Путь оказался ненадежным. Нас с тобой выбросило сюда. Падая, ты ударился головой о камень и потерял сознание.
— Вот оно что. И давно это было?
— Всего день назад.
— К западу от этих мест находится Джаг-одхан, — сказал трелль.
— Нам повезло, Маппо. Идем туда. Чувствую, что на этот раз я близок к разгадке. Очень близок.
Трелль кивнул.
— Никак уже рассвело? Смотрю, ты успел свернуть наш лагерь.
— Да. Только давай сегодня пройдем немного. Тебе нужно окрепнуть.
— Согласен. Мудрое предложение.
Но прошел еще час, прежде чем они смогли тронуться в путь. Икарию понадобилось время, чтобы смазать лук и наточить меч. Маппо уселся на валун и стал терпеливо ждать, пока друг закончит все приготовления.
Потом они встали и пошли туда, где лежали просторы Джаг-одхана.
— Что бы я делал без тебя, друг мой? — сказал Икарий.
— Изводил бы себя, пытаясь вспомнить, — с грустной улыбкой ответил Маппо.
Впереди лежал Джаг-одхан с его просторами, не затронутыми вихрем Дриджны.
Клобука призраки явились толпой нестройной, и шепот смерти слышен в шорохе их крыл.
Мрачна их песнь и тем красива; она — как прах, что землю удобряет.
Виканская погребальная песнь. Рыбак
Молодая вдова вышла из шатра знахарки, сжимая в руке глиняный кувшинчик. Ее босые ноги тяжело ступали по желтоватой траве, а большие пальцы то и дело застревали между жестких стеблей. Небо над головой казалось ей безжизненным.
Пройдя несколько десятков шагов, вдова остановилась и опустилась на колени. Вокруг лежала безбрежная Виканская равнина. Женщина потрогала свой большой живот. От кувшинчика, который она держала в другой руке, исходило приятное тепло.
Пока знахарка вела свои дознания, вдова еще надеялась. Но сегодня та объявила, что многократно все проверила и перепроверила. Ребенок, которого носила вдова, был… пустым. Просто тело, лишенное души. Она и сейчас видела перед собой бледное, вспотевшее лицо знахарки и слышала негромкие, похожие на шелест ветра слова: «Даже у колдуна должна быть душа. Дети, которых колдуны забирают себе, ничем не отличаются от остальных детей. Понимаешь? А то, что растет внутри тебя… лишено души. Твое дитя было проклято, но причины проклятия ведомы только духам… Этого ребенка нужно предать земле».
Вдова откупорила кувшинчик. Знахарка предупреждала ее: поначалу будет больно, затем тело онемеет. Она не знала, видели ли ее соплеменники. Но даже если и видели, никто не позволил бы себе любопытного взгляда. Все понимали, насколько это тяжко — оборвать жизнь еще не родившегося ребенка.