— Вот-вот, — кивнул Артем. — Угадываешь поэта, друг мой Хидейоши, забираешь с собой табличку со стихами. Проигрываешь, то есть не угадываешь, тоже без ничего не уходишь — получаешь от хозяина забавы пирожок с рисом. Хочешь попробовать?
— Я плохо знаю поэзию, — со смущением признался Хидейоши.
— Я попробую, — Ацухимэ. — Брат, брось монету в плошку.
Хидейоши достал из отворота кимоно китайскую, с дыркой посередине, медную монету, та со звоном упала в глиняную плошку. Ацухимэ взяла в руки табличку, прочитала:
Полет сороки
Над радугой небесной,
Как мостик в небе.
Иней искрится, значит,
Ночь ушла без остатка. [35]
— Отомо-но Якамоти! — почти выкрикнула Ацухимэ. И разве что на месте не запрыгала от радости.
— Вы правы, госпожа, — поклонился хозяин забавы. — Восхищен вашим знанием наших великих поэтов.
Держа в руках дощечку со стихами, Ацухимэ отошла от прилавка. Вид у нее был сияющий. Ей определенно нравилось на ярмарке — весело, забавно, необычно. Артем поглядывал на нее, и ему было хорошо. «Черт возьми, да ради того, чтобы увидеть ее такой, стоило все это затеять…»
От рядов наниякая ури они направились в ряды, где торговали тканями, одеждой и украшениями (понятно, по чьей инициативе, уж точно не по инициативе Хидейоши, смотревшего совсем в другую сторону — на ряды, где продавали изделия оружейников). Задержались напротив большой песчаной поляны, где девочки развлекали себя игрой, которая людям другого времени показалась бы подозрительно похожей на бадминтон. Предвидя от обоих Кумазава ставший традиционным вопрос: «А что это такое?», Артем поспешил объяснить:
— Ну да, в такую игру играют у меня на родине. Суть забавы состоит в том, чтобы, лупя хагоита по ханэцуки, [36] не дать ханэцуки упасть на землю. Игра в ханэцуки у нас теперь любимая среди девочек города Ицудо. Мальчики в нее не играют, считают недостаточно боевой.
— Я бы хотела попробовать, — решительно заявила Ацухимэ.
Брат покосился на нее.
— Я так хочу. — Был бы здесь лакированный паркет, а она была бы в туфлях на каблуках (каковых Япония еще не знала), то обязательно притопнула бы ножкой.
— Тебе сколько лет? — вздохнул нахмурившийся Хидейоши. — И ты хоть немножко головой думаешь? Ты хочешь опозорить род Кумазава? Отправляйся домой и забавляйся там!
По лицу Ацухимэ было видно, что она хочет возразить, и обязательно в непримиримом тоне. Но брат опередил все ее возражения:
— Если отправишься играть, прикажу самураям силой запихнуть тебя в носилки и унести отсюда!
— Я посмотрю, как у них получится! — показалось, что вот-вот из глаз девушка вырвутся агатовые молнии.
До хорошей такой, основательной родственной ссоры оставались какие-то мгновения, считанные реплики. Пришлось Артему срочно вмешиваться.
— Дорогие мои Кумазава, все споры напрасны хотя бы по одной-единственной причине — у нас все равно сейчас нет времени на игры. Вот-вот начнется выступление цирковых артистов, и все пойдут туда, и мы пойдем туда. А ханэцуки… Что ханэцуки! Куда оно денется! Сегодня же вечером я научу тебя, Ацухимэ, этой чудной игре на отличной поляне возле замка. Кроме того, я подарю вам ханэцуки с хагоита, и вы будете удивлять столицу новой забавой. Все, все, а теперь пошли смотреть ткани и украшения. Кстати, а что говорят в столице о выступлениях наших цирковых артистов?
— Ничего не говорят, — пробурчал Хидейоши, недовольно косясь на сестру.
— Странно, — продолжал болтать Артем, уводя обоих Кумазава за собой, в сторону торговых рядов. — В нашей провинции разговоры о цирковых представлениях не утихают вот уже который месяц. И даю вам слово, стихнут не скоро. А то и вовсе никогда не стихнут. Слишком уж хороши выступления, нигде такого не увидишь. Даже в Хэйан, не говоря про Камакура…
И хотя Артем сейчас говорил без умолку исключительно ради того, чтобы заболтать назревавшую ссору между Кумазава, но говорил он сущую правду — далеко за пределами Ицудо гремела слава о выступлениях цирковых артистов на ярмарке Торикихидзе.
Собственно, не было ничего удивительного в том, что воздушный гимнаст из века двадцатого сумел поразить цирковыми номерами народ века тринадцатого. Не столь уж и трудное дело, если честно. Особенно когда гимнаст не просто гимнаст, а потомственный цирковой, все детство провел на арене и возле нее, среди репетиций и представлений, освоив между делом чуть ли не все цирковые профессии.
Организовал Артем все легко и просто. Сюнгаку и Рэцуко, двое бродячих циркачей, которым в свое время он из корпоративной солидарности здорово помог в этой жизни, превратив из нищебродов в воротил игрового бизнеса, — так вот, эти двое, воспользовавшись старыми связями, зазвали в Ицудо лучших, по их мнению, циркачей. Забраковав половину, из оставшихся Артем сколотил труппу.
Конечно, сам он выступать не намеревался — самураю высокого ранга не пристало заниматься столь низким делом, враз растеряешь весь авторитет. Он лишь объяснял циркачам, что от них требуется, и показывал, как это делать. А поскольку в цирковых тонкостях воздушный гимнаст Артем Топильский разбирался лучше не придумаешь, то довольно скоро была подготовлена убойная программа. Убойная, разумеется, для публики тринадцатого века, но ведь перед ней и выступать.
Много места в программе занимали, понятное дело, акробатика и жонглирование. Были и канатоходцы. Была и клоунада с поправкой на местную мифологию и местное чувство юмора. Не обойдена был и дрессура — жанр, до Артема здесь напрочь неизвестный. Пока что удалось подготовить только номер с дрессированными обезьянками, но в плане развития цирка на ближайшее пять месяцев стояли и другие животные. «Гвоздем» программы стали фокусы. Даже нехитрые манипуляции с ниточкой и монетками вызывали у публики бешеный восторг, что уж говорить про более сложные трюки с глотанием огня, доставанием вещей из пустых коробок и мгновенным исчезновением узлов на веревке. А сейчас Артем готовил номер из классического репертуара мало-мальски серьезного циркового иллюзиониста двадцатого, не говоря уж про следующее, столетия: человек якобы сгорает вместе с шатром, в который вошел, но спустя несколько секунд появляется откуда-нибудь живой и невредимый. Артем не сомневался — от такого зрелища у местных зрителей от восторга просто снесет крышу, и не факт, что некоторым удастся вернуть ее на место.
Занявшись неподобающим для даймё делом устроения цирка, Артем подстрелил сразу двух зайцев: заглушил свою тоску по цирковым денечкам и заложил фундамент ярмарки Торикихидзе. Ведь для того, чтобы ярмарка заработала в городе, никогда не знавшем рынка, недостаточно одних, высокопарно выражаясь, экономических основ. Долгонько тогда бы пришлось раскручивать идею. Необходимо было чем-то завлечь людей, приучить их ходить на ярмарку, пусть сперва и за одними только чудесами. Потом станут ходить сюда и без всяких чудес… Так, собственно говоря, и вышло.