Вот теперь все стало совсем по-другому. По мнению Кима – так, как и должно было быть с самого начала. Лесная бабка не неслась как угорелая через кусты, а легко шагала рядом с Кимом – правда, он все равно с трудом мог за ней угнаться. Теперь, при свете утра, старицу можно было разглядеть во всей красе. Ким поглядывал на нее с любопытством, но уже без смущения: высохшие, почти лишенные признаков пола бабкины мощи гораздо больше напоминали сухое коричневое дерево, чем человеческое тело. Золотистые глазки весело поблескивали. Беседовать с ней оказалось на удивление легко и приятно.
– …Отшельница? Да, пожалуй, можно меня так назвать. Хотя я тут не одна, нет. Со мной господин учитель… и супруг частенько забредает… и монахи постоянно шастают через мой лес… И я не сижу на горе безвылазно – вот, в Сондже прогулялась. А почему тебя это удивляет? Те же монахи с Иголки постоянно странствуют – то по обету, то с письмом, то по хозяйственным поручениям настоятеля…
– Меня, уважаемая старица, в основном не это удивляет, – слегка задыхаясь от быстрого шага, сказал Ким. – Я, откровенно говоря, ни разу не слышал о горных отшельницах. Я думал, это только для мужчин. Рей как-то сказал, что ни в один монастырь Лествичных гор женщин не принимают…
– Ох уж эти монахи, эти самодовольные слепые невежды! – Бабка скривила губы. – Запершись в пыльных каменных кельях, считают, что следуют пути Неба и Земли. Спрятавшись от небесного огня и живой земли, рассуждают о гармоничном слиянии двух хэ. Вот уж верно – кто сам не может, тот учит других! Как-то раз я решила приобщиться к монашеской мудрости – стащила у них из хранилища свитков этот их знаменитый трактат «Небесная лестница о тридцати трех ступеньках, к бессмертию ведущая». И что ты думаешь – даже не нашла там упоминания о женщинах, как будто их и в природе нет! – Бабка ехидно захихикала. – Тяжело монахам будет карабкаться на небеса по таким кривобоким ступенькам! Да один день в обществе почтенного учителя Жаба дает нам с мужем больше, чем двадцать лет в этом паршивом монастыре…
– Меня вот еще что удивляет, госпожа отшельница, – снова заговорил Ким, перескакивая через коварный сосновый корень. – Мой друг Рей говорил, что бессмертной может стать только дева. А вы вроде как замужем.
– Чепуха, – отмахнулась бабка. – Девственность тут ни при чем. Да, среди бессмертных полным-полно румяных старичков. А вот румяных бабушек никто не видал. Но ведь это не значит, что их нет. Они есть… просто люди путают их с феями. Ты сам подумай – неужели истинная бессмертная захочет выглядеть как старуха, если у нее есть выбор? Небожительница все равно остается женщиной.
– Хм… – Ким не удержался, покосился на старухины мощи.
– Я не бессмертная, – спокойно ответила бабка. – Давно бы стала ею, да вот не удержалась – родила дочку. Теперь прежде ее вырастить да выучить надо, на Путь наставить, а потом уж и собой заняться…
– Дочку? – заинтересовался Ким. – А почему я ее не видел?
– Потому что я отправила ее с отцом за Иголку, – проворчала старуха. – Будет упражняться в охоте, пока я не найду ей нового учителя для продвижения по пути Неба и Земли. Совсем девчонка обленилась, бездельничает целыми днями…
– Разве вы сами ее учить не можете? Или ваша каменная жаба?
– Жаб – мой собственный учитель, – строго сказала старуха. – Мне же дочку учить нельзя. А отец ее всему, чему мог, уже выучил. Должно быть равновесие хэ. Тут как на подвесном мосту – пока равновесие не установится, и шага вперед не сделать.
– А как же монахи? – спросил Ким, который весьма смутно представлял, что имеет в виду отшельница.
– Ну, у монахов равновесие внутри, – бабка захихикала. – По крайней мере, они так утверждают.
– Значит, равновесие хэ… А женщина женщину, получается, выучить не может?
– Может, – проворчала старуха. – Только к Пути такое обучение отношения не имеет. У людей таких женщин называют ведьмами.
– Как сложно всё у вас, у отшельников, – посочувствовал Ким.
– И не говори! Сложности на каждом шагу. Вот, например, с трудом отыскала для дочери достойного учителя – тут ведь очень важно не ошибиться, – а он взял да и влюбился в нее! Что это ты на меня опять косишься?
Ким отвернулся, сдерживая смех. Он как раз пытался представить себе, насколько же неразборчивым должен быть похотливый горный старец, который положил глаз на дочь этой карги. Даже если старухе меньше ста лет (что сомнительно), то ее дочери никак не меньше семидесяти…
– Думаешь, я всегда была такая? – подбоченилась бабка. – Да я такой красоткой была, что по мне даже небожители сохли! Я, кстати, и сейчас еще ничего. Это я просто за собой не слежу. Тут на Иголке нет никого, кроме монахов, – для кого мне прихорашиваться? Последнее время – лет сто – с тех пор как моим учителем стал господин Жаб, я живу здесь почти безвылазно, сосредоточившись на внутреннем, и несколько запустила себя. Но раньше, очень, очень много лет назад, когда я была еще не отшельницей, а воительницей и носила имя Бешеная Тигрица Ямэн, моя непревзойденная красота славилась во всех трех мирах. Так-то! А для моего нынешнего мужа не имеет значения, как я выгляжу. Ему главное – как я пахну…
В памяти Кима что-то шевельнулось, и он пропустил несколько слов старухи. Ямэн? Где он слышал это имя?
– …А мы в молодости учились вместе с тем подонком, – вернулась отшельница к своему рассказу. – Он был лучшим из всех, кого я знала, но такой, знаешь, – себе на уме. Очень талантлив. Никогда не понимала, почему такой способный чародей похоронил себя в глуши и ведет жизнь чуть ли не деревенского колдуна. Помнится, спрашиваю его – на что тебе этот жалкий Кирим, перебирайся к нам, на Лествичные горы! – а он отвечает: дескать, очень меня интересует местная история…
Теперь Ким слушал, затаив дыхание…
– Дочка унаследовала всю мою красоту – неудивительно, что он соблазнился. Да еще что придумал, злодей: когда девочка его отвергла, отказался ее отпустить и с досады превратил в кошку…
При этих словах Ким аж подпрыгнул.
– Святая старица, а этого вашего колдуна случайно не Кагеру звали?
– Нет. Но это ничего не значит. Я уверена, что с тех пор он уже десять раз поменял имя. А что?
– Просто… если это тот, о ком я подумал, то вы можете его не бояться. Он умер.
Старуха бросила на него острый взгляд.
– Ты видел его мертвым?
– Собственными глазами! Его проткнули железным штырем, а потом сожгли.
Старуха разочарованно покачала головой:
– Ну, тогда это не он. Этот так просто не умрет.
Волшебная зелень неба переплавилась в яркую синеву, в которой утонули утренние звезды. Над лесом показался слепящий край солнца. В кронах пели птицы – звенели, тенькали, трещали. Заросли расступились, и впереди заблестела, искрясь на солнце, бурлящая поверхность ручья. Ровно посередине поток разделяла на два рукава длинная плоская глыба.