— Уже.
— А обойтись нельзя?
— Увы. Вставай, а то могу промазать.
Тытырин покосился на револьверы.
— Разве обязательно пистолетом бить?
— Конечно, — кивнул я. — Если я буду бить кулаком, то могу повредить кисть, а это недопустимо. К тому же у меня рука здорово болит. Так что только так.
— Ладно. — Тытырин принял страдальческую позу.
И я тут же, чтобы психически его не сильно травмировать, треснул Тытырина рукоятью под глаз. Аккуратно, чтобы не сломать кость.
Тытырин, само собой, закричал и прижал руки к лицу. А когда он их отжал, то обнаружилось, что удар мой достиг нужной цели — под глазом у Тытырина расплывался отличнейший фонарь.
— Художественно получилось, — оценил я.
— Ты что, ненормальный? — заныл Тытырин. — Ты что, потише не мог стукнуть? Надо же все-таки голову иметь…
Тытырин опять стал выражаться по-человечески, без славготики, отчего я подумал, что надо почаще его бить револьвером в глаз.
— Но-но! — оборвал его я. — А то еще добавлю. И вообще, Тытырин, ты что-то распустился. Веди себя как полагается.
— А я и веду. Просто я опасаюсь. Я разумный человек и опасаюсь. Там наверняка этот Снегирь… А он напрочь лишен совести!
— Не кручинься, гридень малый, не то ужучит тебя иженяка ковылястый…
— Какой еще иженяка?
Я добавил еще. Не без удовольствия. Образовался второй фонарь. Тытырин загулюлюкал.
— Пожалуй, разбитые зубы тебе пойдут… — задумчиво заметил я. — Это придаст нашей миссии готического реализма.
— Не надо! — опомнился Тытырин. — Я иду, иду уже!
И зашагал в сторону укреплений.
— Погоди, Тытырин.
Я догнал. Прозайка скорбно обернулся. Ну да, пожалуй, я перестарался, рожа у него была ого-го. Некрасиво. А не будет про муравля сочинять!
— Ты забыл…
Я вытянул из-за плеча толстую грязную веревку, свернул из нее петлю, накинул на шею Тытырина. И прозайка превратился в моего пленника.
— Теперь давай поспешать, — с удовлетворением сказал я. — День будет долгим.
Деспотат приблизился. Надвратная башня оказалась выше, чем я думал. Надо же, построена более-менее аккуратно. Из бойниц высовываются длинные боевые арбалеты. Флаги какие-то на ветру развеваются, тибетские трубы в небо торчат — чтобы демонов отшугивать. Прилетят демоны, а они как задудят…
Достал фотоаппарат, снял панораму. Сюжета тут, конечно, никакого нет, просто вид красивый. Но сегодня будет много сюжетов, я в том нисколько не сомневался.
Тундра кончилась, и мы вышли на дорогу. Дорога была хорошая. Во всяком случае, для Страны Мечты. Мало канав, много щебня.
— Стоять! — крикнули с башни.
И стенные арбалеты повернулись, прицелились в нас. В меня.
— Вы кто? — спросили с башни.
— Веду отщепенца, — ответил я. — Открывай.
— Какого еще отщепенца?
— Обычного. Вот.
Я дернул за веревку, Тытырин задрал голову.
— Нам отщепенцы не нужны, — крикнули с башни. — Продай его куда-нибудь.
— Он много знает.
— Я сам много знаю… Ладно, пущу, только ты пароль назови.
— Моткаселька, — нагло ответил я.
— Какая еще, к черту, Моткаселька?!
Довольно грубо.
— Такая, чурбан. Открывай ворота, я оппортуниста привел.
— Кого?
— Отщепенца, говорю же. Ладно, открывай, достал…
Повисла пауза, потом в башне хрустнуло, и мост пополз вниз. Я подтолкнул Тытырина в спину, и мы вошли в крепость.
Деспотат встретил гостей не очень гостеприимно. Едва оказались за воротами, нас окружила банда товарищей. И у всех наперевес те самые стенные арбалеты. Тяжелые, из таких можно пробить любую броню. Наверное, такой может даже лошадь пробить, от зубов до хвоста.
Сами деспотатчики походили на обычную банду — грязные, потные, ободранные, гнилозубые. И злые, по глазам видно. Озлобленность, впрочем, легко объяснялась — наверняка каждый пытался попасть в высокий светлый замок, к водопаду в кисельных берегах и заполучить миллион баксов на личный счет. А им — грязные бараки, насекомых и вечный бой. Есть отчего разозлиться.
А сами виноваты, нечего тупо мечтать было. Мечтать надо о нормальном, а не о дури всякой. Я сам злой, у меня рука болит.
Среди всего этого мечтательного сброда был, между прочим, один знакомый. Сёгун Ямомото, держатель какого-то там предела, сочинитель японских четверостиший. И дурак. Что случается сплошь и рядом. Стоял, поигрывая пальцами по рукояти меча.
Дурак обладал неплохой памятью.
— А вот его, — Ямомото указал в меня пальцем, — я уже видел.
— Может, вместе черепашек мучили? — предположил я.
— Может, — покивал Ямомото. — Взять их!
И нас взяли.
— Кого я вижу! — послышался довольно мерзкий голос.
Тытырин подпрыгнул на своей цепи.
— Как, однако, приятно, — продолжил голос, — встретить тут тебя, Тытырин. Мы так давно не виделись. Когда мы последний раз встречались, я… я тебе по мордалии врезал, кажется.
— Все с точностью до наоборот, — ответил Тытырин. — Как раз я тебе в сопорылку дал. Вон, до сих пор кривокопытно выглядишь.
— Да, да… Зато, я гляжу, сейчас твоя физиономия оставляет желать… Тяжела ты, шапка славянского готика…
— Шапка скандинавского романтика легче? Излыжно говоришь, как всегда.
— Все-таки хорошо тебя отделали, — с удовольствием произнес голос.
Я лениво повернулся на бок. Передо мной стоял парень, в общем-то, похожий на Тытырина. Только без оселедца и без бороды.
— Это Снегирь, — пояснил Тытырин. — Редкая мразь, бездарь, словесный надругатель. Идолопоклонник перед Западом.
Я узнал и Снегиря. Тот, кажется, тоже был поэтом. А может, теперь уже и прозаиком. Страна Мечты утомительно богата литературными работниками. Почему тут никто постановки не ставит? Почему художников мало? Отчего фотохудожников нет? Где кинематографисты?
Подумал я и испугался — мне и литературных маньяков хватало через край. Если еще куча человек с фотиками, камерами и мольбертами начнут здесь расхаживать…
— Ты от кого деньги получаешь? — спросил Тытырин. — Кому в этот раз продался?
— Но-но, полегче, — пригрозил пальцем Снегирь. — И провозгласил: — Вы находитесь во дворце правой руки Великого Застенкера дайме Ямомото. А я его сенешал.