— Тем лучше. Она притворщица и настоящая хищница. Вчера мне показалось, что Анхела разговаривает сама с собой, я прислушалась — она говорила о пикси и заклинаниях.
Цицерон сделал вид, что ему это интересно.
— Вот как? И что же она говорила?
— Она говорила о пытках: как вырывать ногти, выдавливать глаза, рвать тело на кусочки… она говорила, что ей страшно оставаться в доме миссис Хиггинс, потому что там обитают пикси.
— А что было потом?
— Я спасла Анхелу из страшной переделки. Итальянцы, которые живут у миссис Хиггинс, увели Анхелу в лес, а потом она принялась твердить, что там видела всадника, который поджидал ее. Она была права, и я не стала разубеждать ее, поскольку сама это видела.
Цицерон насторожился.
— Ты правда кого-то видела?
— Конечно. Это была придворная дама Даойне Сиде на белом коне.
Значит, Анхела не соврала ему. Не оставалось никаких сомнений, что блондинка не лукавила, задавая ему вопросы, а ее интерес к Туата Де Дананн действительно возник не без причин.
Ну что же, Цицерон ей поможет. Теперь он уже не думал, что его используют.
Цицерон чувствовал, что его посвятили в тайну. Наконец-то его вовлекли в чужие дела и сделали соучастником! К тому же, его увлекала сама тема. Конный выезд Туата Де Дананн…
Пожалуй, Анхела гораздо занятнее, чем показалась на первый взгляд. Да и действительность не такая пресная и предсказуемая, как он думал.
Однако Цицерон не мог поделиться своими мыслями с Антавианой, поэтому просто поторопил ее.
— Идем быстрее, а то опоздаем.
Антавиана наивно вручила ему свою маленькую судьбу, ни на мгновение не предположив, что стала жертвой хитрости. Как и все обманщики, она считала хитрость собственным фирменным блюдом.
— Как назывался тот магазин? — спросила она, тяжело дыша, после преодоления особенно трудного и изнурительного отрезка пути в самом центре Дублина.
Цицерон не знал, что ответить. Он уже с час таскал ее по многолюдной Графтон-стрит, забитой магазинами и прохожими. Надо было немедленно что-то придумать. Сейчас он сочинит название, притворится смущенным, все равно никто ничего не узнает, и… делу конец.
— «Браун Томас».
Название вызвало у него восторг. Оно даже ему показалось настоящим.
Цицерон мог бы с таким же успехом произнести «Бифштекс» или «Ростбиф», что было ему более знакомо, но он невольно произнес «Браун Томас». Это был крайне неудачный ход, поскольку у Антавианы, когда она услышала это название, загорелись глаза.
Она воскликнула:
— Да он же рядом! — и показала на самый дорогой и довольно многолюдный универмаг, который находился в каких-то десяти метрах позади них.
Цицерон был потрясен. Его оперативная память сыграла с ним злую шутку. Он запомнил это название на бессознательном уровне, проходя мимо, и повторил его после, точно попугай.
Он влип, пути назад не было.
Антавиана подпрыгнула от радости и стала хлопать в ладоши. Было приятно смотреть на нее, она напоминала прелестную веселую девочку, которая в сочельник с нетерпением ждет момента, когда сможет развернуть свои подарки.
Но Цицерон отлично знал, что за этой невинной наружностью скрывается извращенный и расчетливый ум, возможно, детский, однако чреватый серьезными опасностями.
— Быстрей. Идем, пока нас не опередили, — заторопилась Антавиана, загоревшись желанием показать себя и побороться за свое место среди фотогеничных испанок когтями, зубами и чем придется.
Цицерон оцепенел. Как теперь пристойно выпутаться из положения, причиной которого стала его неудачная ложь? Как сказать этой хищнице, что все это уловка, чтобы разлучить ее с Патриком? К счастью, игра, которой Цицерон посвящал десять часов в день, а родители считали, что она высушивает у него мозги, приучила его быстро находить решения.
— Постой. Мне надо поговорить с управляющим. Жди меня здесь.
Цицерон взбежал по лестнице и оставил маленькую Антавиану в царстве потребления, расположенном на нижних этажах. Далее Цицерон заперся в мужском туалете и, сидя на унитазе, раздумывал минут десять, в течение которых ему раз тридцать пришлось повторять, что туалет занят, чему никто, естественно, не верил.
Спустившись вниз, он сделал мрачное лицо и принял суровый вид. Ему казалось, что плохую новость лучше всего сообщать, когда от тебя веет пессимизмом.
Однако Цицерон долго искал глазами, но Антавианы нигде не заметил…
Куда, черт подери, могла запропаститься эта девчонка? Ему стоило немалых трудов найти ее.
Антавиана, как и все неразвитые дети, преждевременно радовалась победе. Цицерон застал ее у зеркала, увешанную стеклянными бусами самого безвкусного вида.
— Тебе нравится? Не сомневаюсь, что мне их подарят за предстоящую работу. К тому же я хотела бы в них позировать.
Антавиану лучше было остановить, пока она не переоделась в мексиканку и не стала выклянчивать слона.
— Возникла одна загвоздка.
Антавиана даже слушать не захотела.
— Что мне предстоит рекламировать? Духи? Макияж? Драгоценности?
Цицерон никогда не переставал удивляться тщеславию девушек. Антавиана могла рекламировать лишь школьные ранцы и детские пижамы, но ее самомнение было столь большим, что она представляла себя на метр выше и на десять лет старше. Лучше всего было сразу осадить ее.
— Ты ничего не сможешь рекламировать.
— Как это так?
— Мы пришли слишком поздно.
— Но мы ведь бежали.
Но у Цицерона уже был готов ответ.
— О рекламе я узнал в середине дня, а фотограф два часа как ушел.
— Куда?
Хотя это был глупый вопрос, Цицерон бодро ответил на него.
— Домой к своей бабушке.
— Зачем?
Он решил приправить свой ответ каплей драматизма.
— Затем, что она умирает.
У Цицерона были ответы на все вопросы Антавианы, но та знала, как решать проблемы.
— Тогда вернемся сюда завтра, к тому времени она, наверное, уже умрет.
Цицерон мог бы ответить, что тогда начнется похоронная процессия, однако дело с бабушкой могло принять непредсказуемый оборот, и он остановился на конкретном варианте.
— До того как он ушел, его попросили сфотографировать другую девушку.
После этих слов Антавиана пришла в ярость.
— Кого?
Если бы эта ДРУГАЯ существовала, то затрепетала бы, когда до нее посредством телепатии дошла бы ненависть, источаемая Антавианой.
— Просто девушку, которая проходила мимо.