Анхела была столь безупречна, что ни за что в жизни не пропустила бы свидания, не предупредив об этом, и ни в коем случае просто так не стала бы не брать трубку. И уж, конечно же, не пропустила встречу с Энди и не отключила мобильник, зная, — ибо она всегда все знала и все рассчитывала наперед, — что тот обязательно позвонит.

Оставались две возможности: либо Анхела распалась на мелкие кусочки, либо и вправду играла на скрипке перед марсианами.

— Марина, иди домой. Случилась беда!

Вот и третья возможность. Беда. Только крупная беда могла вынудить Анхелу пренебречь своими обязательствами. Хотя, как это ни любопытно, голос, сообщивший об этой третьей возможности, принадлежал не Энди.

Марина подняла глаза к небу и снова увидела «ее». «Она» была здесь, паря в воздухе на своих крохотных крылышках.

Хорошо присмотревшись, Марина заметила вздернутый носик, заостренные ушки и лукавые глазки фиолетового оттенка.

«Она» была похожа на одну из тех фей, которые украшали ее книгу детских сказок. Неужели ей мерещится?

Марина смотрела то на Энди, то на фею, пока Энди не нахмурился.

— Ты можешь не смотреть на меня так? И ты зря стараешься!

Энди произносил эти непроходимые глупости со столь серьезным видом, какой ей даже во сне не мог присниться. Это был настоящий Энди. И этот Энди стоял рядом с ней, из чего можно было сделать вывод, что фея тоже настоящая.

— Давай, Марина, иди же, — торопила ее фея.

Марине ничего не оставалось, как признать, что она ее видит и слышит. К счастью, у нее были свидетели.

— Ты ее слышал?

Энди не притворялся, когда распахнул глаза и нахмурил брови.

— Кого я слышал?

Марина показала на фею — та как раз летала вокруг них с насмешливой ухмылкой на лице.

— Ту… которая порхает.

Энди смотрел сквозь фею и, конечно же, заметил ее, но притворялся с поразительной непринужденностью.

— Кто порхает?

Марина занервничала. Да нет же, он должен ее видеть!

Мнимая фея вступила в разговор:

— Он меня не видит и не слышит.

Однако Марина уже не понимала, что происходит.

— А ты помолчи!

Энди прервал ее:

— Если ты сестра Анхелы, это еще не дает тебе права затыкать мне рот!

Марина оправдывалась, как могла.

— Извини, я разговаривала не с тобой. Я разговаривала с ней. Она ведь фея, правда?

Энди упер руки в бока и сделал шаг вперед. Марина на всякий случай сделала шаг назад.

— Ты издеваешься надо мной? — с дерзкой ухмылкой буркнул парень.

Фея, вышедшая из себя, опустилась Энди на нос.

Марина и ахнуть не успела, как трусливый крик нарушил ленивую тишину летнего вечера.

— Ай, ай, ай! Мой нос!!! Комар!!! Какая мерзость!

Марина смотрела открыв рот и не смея возразить.

Более того, она этому обрадовалась и, воспользовавшись невезением Энди, бросилась бежать. Ее жизнь стала вечным марафоном.

Мчась домой, девушка невольно заговорщически подмигнула своей новой летающей подруге и, тяжело пыхтя, спросила:

— Ты фея?

Ответ можно было предвидеть:

— Конечно же, я фея.

Цицерон

Точно водяной смерч Цицерон ворвался в кабинет отца, пытаясь обнаружить причину катастрофы, и тут же заметил в его руках улику. Эрнесто специально отключил модем, объявив сыну бойкот. К тому же отец был не один. Рядом с ним стояла Леонора, мать Цицерона.

— Подключи его! Подключи его сию же минуту! Речь идет о жизни и смерти! — закричал Цицерон. Он думал о Мириоре и о том, что у того почти нет шансов выстоять перед драконом.

Однако отец резким жестом остановил сына.

— Нам с Леонорой надо с тобой поговорить!

Цицерон вздрогнул. Как могли родители хладнокровно навязывать ему очередную ненавистную семейную сцену в тот момент, когда его друзья сражаются не на жизнь, а на смерть?

— Сейчас не могу, в другой раз. Пожалуйста, подключи модем. Мириор, наверное, уже мертв!

Леонора поднесла руки к лицу, точно стыдясь того, что сказал сын.

— Вот видишь? — с огорчением заметила она. — Об этом я и говорила!

Эрнесто откашлялся и улыбнулся.

Ни кашель, ни улыбка отца не предвещали ничего хорошего. Точнее, кашель предвещал, что он собирается произнести скучную и утомительную проповедь, а улыбка говорила о том, что он считает себя самым добрым на свете человеком, готовым осветить путь неучам и приобщить их к правде. Как это было противно!

— Садись и устраивайся удобнее. Давай пообщаемся…

И одновременно, опровергая свои слова, не дождавшись, пока сын расположится удобнее, отец начал свой монолог:

— Какое-то время назад мы с Леонорой заметили, что ты ведешь себя не совсем адекватно. Надолго запираешься в своей комнате, не гуляешь с друзьями, почти не разговариваешь с нами, а целыми днями и ночами сидишь, подключившись к какой-то игре, которая поглощает все твои мысли. Цицерон, так больше продолжаться не может…

Чего еще можно было ожидать от родителей, которые при крещении дали ему такое имя?

— Не называйте меня Цицероном! — посмел возразить он, бросая вызов этому потоку слов.

Цицерон сделал это, потому что был крайне раздражен. Ему не следовало вести себя подобным образом, но слова уже слетели с его уст, хотя он тут же пожалел об этом. Ведь они были без ума от этого помпезного имени.

— Это твое имя, оно настоящее, зафиксировано в твоем свидетельстве о рождении, оно устанавливает твою личность, и мы выбрали его, мечтая о том…

— Мы тебе уже объясняли, что Марк Туллий Цицерон — великий римский политик, философ и оратор…

— Нам бы хотелось, чтобы ты был столь же смелым, как он в своих «Катилинариях» и «Филиппиках»… [10]

— Вспомни его изречение: «Истину искажает как неправда, так и обман».

— И не забывай, что твой язык говорит о твоем уме. Слово сделает тебя свободным!

Все это произносилось с нарочитым, но искренним пафосом.