— Подведите пленного, — приказал Отто. Франц щелкнул подошвами сандалий.
— Слушаюсь, господин оберст.
— Сколько вам лет, пленный? — начал допрос «оберст» Отто.
— Девять… то есть девятнадцать.
— Мы вас казним.
Вилли знал из прошлых игр, как должен вести себя «красный». Он встал на колени. Двор в этом месте был немощеным, и земля отсырела после дождика, но Вилли смело опустился на колени. Он понимал, что если играть, то честно.
— Не надо меня убивать, господин оберст, — сказал Вилли. — Я больше не буду воевать против славной германской нации.
— Мы казним вас не сразу, а после суда, — милостиво объяснил Отто.
— Я очень прошу меня помиловать, — тянул Вилли, не поднимаясь с коленей.
— Нет, — сказал Отто.
Франц снял с плеча самодельный автомат и предложил:
— Давай, будто суд уже кончился и пленного приговорили к расстрелу.
— К повешению, — возразил «оберст».
Франц сказал, что пленных не вешают.
Отто не знал, можно ли вешать пленных.
— Надоело расстреливать, — вздохнул «оберст». — Каждый день расстреливаем и расстреливаем.
— Все равно. Вешать — это не по правилам.
— Убейте меня при попытке к бегству, — немного оживился Вилли. — А если мне посчастливится сбежать, будете меня ловить.
— Это тоже не ново, — сказал Отто. — Ну, хорошо… Только надо с тебя снять куртку. Если ты убежишь, в серой куртке тебя трудно будет заметить. Кругом все такое серое.
— Мне холодно, — возразил Вилли и передернул плечами. В узкий проход между домами, — где играли мальчики, залетал сырой ветер. В просвете среди крыш быстро двигались клочковатые серые тучи, иногда накрапывал дождь. Сентябрьский день был близок к вечеру.
Франц взглянул на Вилли. Светлые волосы братишки были смочены недавним дождиком и прядками прилипли ко лбу. Выпачканные в земле худые коленки вздрагивали от холода. Вилли действительно озяб, и Францу стало жаль его, но не хотелось ссориться с Отто.
— Пробежишься и станет тепло, — утешил Франц братишку.
Они развязали Вилли руки и помогли ему снять курточку. Мальчик остался в белой трикотажной рубашке. Отто снова заложил его руки за спину и стянул кисти бечевой.
— Марш, — приказал «оберст», и они двинулись через двор.
Вилли бежал. Поравнявшись со штабелем пустых ящиков у входа в магазин фрау Фишлинг, он толкнул Франца плечом и бросился вперед, Вилли удалось проскочить между ящиками стеной. Путь со двора был свободен.
Видя, что погоня задержалась, Вилли выскочил в переулок: у него был свой секрет. Мальчик перебежал мостовую и толкнул плечом дверь под синей вывеской «Аптека Шварцмана».
Вилли нравилось бывать у Шварцмана, хотя он немного стеснялся этого старика-аптекаря. Шварцман любил поворчать. Когда Вилли первый раз заскочил в аптеку, спасаясь от преследователей, старик, что-то бубня под нос, заклеил ему пластырем ссадину на лбу, затем взял мальчика за плечи и грустно спросил:
— Неужели все опять? Тогда меня спасли чудо и хорошие люди. Но сейчас разве за себя я имею страх?
Вилли немного испугался и ничего не понял. Почему «опять», если он здесь впервые? И от кого спасался аптекарь? Впрочем, взрослые любили говорить непонятно. Зато Вилли знал, что на старика можно положиться…
Вилли переступил порог. Навстречу пахнул теплый лекарственный воздух. Было уже включено электричество и плафон рассеивал уютный розоватый свет. Блестело стекло и белый кафель. Аптекарь сидел у покосившегося письменного стола.
— Добрый вечер, господин Шварцман, — робко сказал Вилли.
— Добрый день, мальчик, — заговорил старик. — Пока я работаю, еще день. Хотя и вечером я не всегда имею покой. Что у тебя? Ну, конечно, я опять должен резать веревку. Четвертый раз. Почему дети не найдут другую игру? Подойди.
Аптекарь вынул из стола скальпель и согнулся за спиной у мальчика, Вилли украдкой посмотрел через плечо. Он увидел желтую лысину в венце седых кудрей. На лысине блестело отражение плафона. Это показалось забавным, и Вилли закусил губу, чтобы не рассмеяться. Но тут же он посерьезнел, потому что услышал от Шварцмана:
— У тебя на суставе кровь. Надо же так закрутить веревку.
— Это не от веревки. Я бежал и расцарапался о гвоздь.
— Все равно. Следует смазать йодом.
— Пустяки. О, не беспокойтесь, пожалуйста, — поспешно сказал Вилли.
— Лишняя осторожность всегда хороша. Потерпи.
Господин Шварцман достал пузырек. Вилли мог бы выскочить за дверь, старик не рассердится. Но очень не хотелось уходить отсюда на холодную и дождливую улицу. Господин Шварцман обмотал ватой конец стеклянной палочки и обмакнут ее в йод.
Вилли знал, что сейчас будет сильно щипать. Он сжал зубы и стал смотреть в окно. За окном снова моросил дождь. Асфальт был мокрым и блестел, как черный клеенчатый плащ на шуцмане. Иногда на тротуар падал со старого ясеня увядший лист. Вилли вспомнил о тридцати пфеннигах и подумал, что можно купить краски. Купить маленькую коробку красок с кисточкой и попробовать нарисовать листопад. Это очень красиво: желтые листья на черном блестящем асфальте. Жаль только, что они быстро намокают и темнеют. Но это на тротуаре. А на бумаге они останутся яркими…
Франца не пугала высота. Он ловко вскарабкался по пожарной лестнице до третьего этажа и ступил на карниз.
Карниз старинного дома был широким. Франц присел на корточки, держась левой рукой за водосточную трубу. В правой он сжимал автомат. С высоты можно было просматривать всю Фридрихштрассе и переулок, который вел к собору. Две громадные остроконечные башни собора с тонкими крестами высоко поднимались над зубчатыми треугольниками крутых черепичных крыш. Внизу Франц видел мокрый асфальтовый тротуар, в котором отражались облака, булыжную мостовую и железную решетку водостока. Изредка проплывали зонты прохожих. На другой стороне переулка, закрытая наполовину ветками желтеющего ясеня, светилась витрина аптеки.
Еще не начинало темнеть, но в аптеке уже зажгли электричество. В аптеке был Вилли. Франц давно узнал о секрете братишки, но скрыл его от приятеля, и Отто остался караулить беглеца в соседнем дворе.
Вилли скоро должен выйти на улицу. Он не догадывается о ловушке и будет смешно крутить головой. не понимая, откуда его заметили…
Но Вилли не появлялся. Франц от скуки снова стал осматривать улицу. На торце здания, где помешался кинотеатр, висела громадная реклама. Сейчас ее загораживала соседняя крыша, и Франц видел только угол плаката с нарисованной скрюченной рукой. Эта великанская рука принадлежала стрелку, горно-егерской дивизии Курту Эссену, герою фильма «Вспомните Эдельвейс». Он был отчаянно храбрый, солдат, этот Курт Эссен.