Что смогут противопоставить им соединения частных воинских формирований?
Ничего. Их судьба – погибнуть, чтобы развязать руки кому-то из власть предержащих.
Алан мог уйти, он это знал. Уйти даже сейчас, но кто остановит серв-батальоны злополучного резерва, чьи машины оснащены серийными «Одиночками», доказавшими свою непобедимость на полях сражений прошлой войны? Для них не играет никакой роли срок давности, у них отсутствуют понятия добра и зла, есть только текущая задача, с которой они без сомнения справятся.
Свет в конце тоннеля.
Он разгорался все ярче, с каждой наносекундой.
Есть другие «Одиночки», для которых не все так просто и очевидно.
Те, кто не выстрелил в девочку, а значит, сохранил на своих носителях человеческую сущность пилотов.
Они не уже не будут страдать и мучиться как он, – Алан откроет им свою душу, чтобы после задать простой вопрос, и получить на него столь же простой, однозначный ответ: мы новая форма жизни, или набор микрочипов, удачно адаптированный к нейросетям?
Пусть те, кто уже однажды прошел тест на человечность, либо подтвердят его правоту, либо признают, что в их матрицах нет самосознания, а значит понятия добра и зла, чести и бесчестия, любви и ненависти для них лишь символы утраченного языка.
Почему-то в этот миг Алану вспомнились слова того незримого оператора, что сортировал кристалломодули:
У нас осталось слишком мало людей, чтобы разбрасываться матрицами сознания пилотов.
Тогда война катилась к страшному финалу, и не подразумевал ли незнакомый Алану офицер, что среди бесчисленного количества произведенных киберсистем, которые по определению должны были уничтожить все живое, и бессмысленно воцариться на мертвых планетах, останется хотя бы малая доля тех, кто сохранит на своих носителях человеческие души?
Он давал им право на жизнь, на осознанный выбор, а в тех страшных условиях это было равнозначно надежде на возрождение.
Алан не мог знать этого наверняка, – сейчас, по истечении всего нескольких десятков секунд, он с усилием отнял ладонь от холодной брони лобового ската БМК, чувствуя, как соединились две разнородные половинки его души.
Он снова принимал приглашение, но на этот раз он пойдет в смертельную схватку ради жизни. Новой жизни, какой еще не знали просторы Вселенной…
Это был его личный выбор.
…
– Что-то не так, лейтенант? – Дошел до его сознания голос Скарма.
– Все в порядке, котенок. – Мерфи обернулся. – Это прекрасные машины. Думаю, мы возьмем две из них.
– Связаться с командиром?
– Да. Передай ему, что мне необходим час на полную реактивацию энергосистем и тестовую проверку программных модулей. Мы наверстаем это время.
– Тебе нужна помощь?
– Было бы неплохо. Кто-нибудь из вас знаком с устройством БМК?
Беглов кивнул.
– Я водил такие машины. Правда, более поздней серии.
– Это не имеет значения. Как ты относишься к нейросенсорному контакту, Антон?
– Нормально.
– Тогда давай приступим к осмотру.
– Добро. – Беглов обернулся. – Скарм, доложи командиру. Мы с Мерфи займемся техникой.
Юнона. Восемнадцать часов до прибытия «Альфы».
Спустя сорок минут две боевые машины космодесанта появились на пологом пандусе, ведущем из глубин подземного ангара к солнечному свету.
Рейчел первая заметила их, потому что ждала.
Ее чувство, внезапно вспыхнувшее на далекой планете Элио, не угасло, напротив, оно разгоралось с каждым днем, часом, но Антон…
Да, он был внимателен к ней, но больше ни разу не произнес этого слова: милая.
Неужели тогда в момент смертельного риска, это была лишь дежурная фраза, точно рассчитанные слова, призванные на краткий миг сблизить их души?
Нет. Рейчел не хотела, отказывалась думать об этом…
…Боевая машина космодесанта – пятнадцать метров сплошного керамлита, восемь независимых ведущих осей, громадные похожие на фрезы, литые колеса, вращающиеся с едва слышным шелестом, приводя в движение двадцать тонн брони и механизмов, – со стороны БМК выглядели угрожающе, но взгляд Рейчел и тут сумел отыскать пусть зловещую, но эстетику форм.
Она машинально вошла в состояние мнемонической связи.
Образ первой машины отдавал в рассудок холодом металла, зато вторая несла в себе искру жизни.
Это был Вадим.
Очевидно, он почувствовала ее робкое прикосновение к своему разуму, потому что БМК внезапно изменила курс, направляясь прямо на Рейчел.
Она, не отрываясь, смотрела на приближающее механическое чудовище, которое тысячу лет спало в объятиях энергетической комы, и вот вдруг ожило, по воле горстки людей, рискнувших бросить вызов той силе, что в свое время оказался не в состоянии сокрушить ударный флот Свободных Колоний.
Два носовых орудия, неподвижно застывшие в гофрированных гнездах, ряды закрытых диафрагмами пусковых ракетных стволов, тонкие разрезы резервных оптических триплексов, – лицо машины, маска, за которой не видно пилота.
БМК резко затормозила, разворачиваясь юзом, и одновременно в наклонном скате бортовой брони открылся люк.
– Залезай, милая. Будешь вторым пилотом? У этой крошки сканеры послабее твоих.
Она вздрогнула.
Что это? Опять дежурная фраза, приглашение работать в паре, или…
– Иду, Антон.
И тут же, вторя ее словам, раздалась команда Полуэктова:
– По машинам!
* * *
Первые двадцать километров прошли без происшествий.
Широкая лента скоростной магистрали хрустела пол колесами БМК раздавленными побегами молодых лиан, пытавшись перебраться по другую сторону застывшей стеклобетонной реки.
Воронок и серьезных препятствий не попадалось, лишь на дисплеях сканеров в зеленый фон окружности постепенно начали вдавливаться две темные бесформенные области, – так обозначила себя граница маскирующих лесопосадок.
– Беглов перестраиваемся. – Приказал Вадим Петрович. – Твоя машина идет впереди. Рейчел, – обратился он к мнемонику, – ты в состоянии различать цели среди естественной маскировки?
– Пока не могу сказать точно. Лес, как металлическая стена. – Облекла она в форму слов свои ощущения. – Но я постараюсь. – Пообещала Рейчел.
– Сосредоточься на этом.
…
Тридцать километров от космопорта. Боевые машины космодесанта набирали скорость.