Она твердо знает, что граф ни за что не проплыл бы столько миль лишь для того, чтобы отыскать ее. Он не нуждался в ней ни тогда, ни тем более теперь.
Забыв об усталости, Амелия металась по комнате и перебирала в памяти каждое слово, сказанное Девереллом. И не могла отделаться от тяжелого чувства обреченности. Она ощущает всеми фибрами души, что его приезд грозит бедой.
Уже далеко за полночь, а Кита все нет! Ничего, она поговорит с ним утром, перед отплытием.
Амелия отнесла в спальню лампу, поставила на стол, подальше от кровати, чтобы не занялись занавеси полога, свисающего с потолка до самого пола. И только потом разделась и немного постояла, прислушиваясь к неутомимой музыке и шуму никогда не умолкающего прибоя, прежде чем вымыться душистым мылом, которое привез Кит. Она еще не хотела брать, пока он не заверил, что мыло честно приобретено в лавке, а не добыто сталью. Но Амелии по-прежнему было неприятно: каждая монета в кармане брата получена не праведным путем. На каждой кровь его жертв.
Господи, если бы Кит только послушал ее и увез отсюда! Они отправились бы в Виргинию, а может, и в Каролину — куда угодно, где Кита не знают. И вели бы спокойную, мирную жизнь, без постоянного дамоклова меча над головой. Нет, она не питает неприязни к Жану Лафиту, красивому, галантному кавалеру, очаровательному плуту, целовавшему руки Амелии и провозгласившему ее первой красавицей новоорлеанской территории.
Но эта самая территория теперь стала частью Соединенных Штатов, а времена изменились. Как и люди. И Амелия искренне надеялась, что Кит покончит с прошлым.
Немного обсохнув на ветру, Амелия выжала губку и положила около тазика. Завтра она еще успеет опорожнить его, а сейчас просто на ногах не держится. Она накинула легкую муслиновую сорочку, доходившую до щиколоток, привернула лампу и подошла к кровати.
Матрас слегка прогнулся под ее тяжестью, за пологом было душно, хотя в открытые окна проникал ветерок, принося знакомый щебет ночных птиц и назойливые песни цикад. Амелия металась, переворачивалась с боку на бок, не в силах заснуть и опасаясь, что каким-то образом подхватила лихорадку. Может, у нее жар и следует закрыть окна? Но здесь так жарко даже в сентябре, и ради прохлады можно стерпеть непрерывный шум. Кроме того, тут куда прохладнее, чем в Новом Орлеане, где летом невозможно выйти на улицу. Только в конце осени дожди изгоняют жару и начисто моют тротуары и мостовые. Это ее любимое время года, когда вода уносит содержимое сточных канав, а доски, выстилающие пешеходные дорожки, не позволяют накапливаться грязи, так что ноги остаются сравнительно сухими. Может, стоит уговорить Кита взять ее с собой? Одиночество ей нестерпимо, а здесь даже не с кем словом перемолвиться.
И воспоминания снова примутся одолевать ее…
Она еще долго лежала, глядя в потолок, пока опьянение и усталость не взяли верх. Амелия погрузилась в тяжелый сон.
Странные грезы преследовали ее, калейдоскоп смутных образов кружился в мозгу, сопровождаемый предчувствием надвигающейся беды. И Деверелл… повсюду Деверелл… он никак не хотел ее покинуть. Пронзительные синие глаза преследовали Амелию, а каждое прикосновение было легким, словно дуновение ветра. Она же не могла поднять рук, словно огромная толща воды давила на них, а ноги запутались в предательских водорослях, и Амелия, как ни старалась, не могла увернуться от его ласк. Ничего не помогало, и она тихо заплакала.
В сознание проник тихий звук, теплое дыхание овеяло щеку, кто-то приказывал ей не шуметь…
Она с трудом подняла налитые свинцом веки: в глаза словно песок насыпали, в голове все мутилось, и когда сознание немного прояснилось, она увидела рядом Деверелла. И уже открыла было рот, чтобы закричать, но Холт молниеносно запечатал его ладонью.
— Не кричи, если не хочешь, чтобы пролилась кровь.
Сегодня я не в настроении миндальничать. Понятно?
Амелия, немного поразмыслив, кивнула, осознав, что все происходит на самом деле: его рука безжалостно расплющила ее губы.
— Обещаешь не поднимать тревогу, если я отниму руку? Предупреждаю, что сразу, перережу тебе глотку.
Уверенная, что он не шутит, Амелия сжалась. Он исполнит свою угрозу, точно исполнит! Такой, как он, на все способен!
— Превосходно, — бросил он, заметив ее кивок, — наконец-то я добился повиновения. Какой сюрприз — видеть тебя здесь! Никто в Новом Орлеане не знает ни тебя, ни твоего братца. Правда, я и понятия не имел, что ты теперь мадемуазель Камбр. Соланж была так добра, что обо всем мне сообщила. Милая девушка, твоя горничная, такая услужливая и хорошенькая. Я почти уже решил было ею заняться, но сейчас у меня дела поважнее.
Он выпрямился, и она совсем было решилась позвать на помощь, но поняла, что ничем хорошим это не кончится. Слишком шумно на берегу, слишком громко играет музыка. Никто ее не услышит, если только не подойдет к самому дому. Поэтому она молча лежала, скованная и испуганная, настороженно наблюдая, как он подходит к столу и включает лампу. Теплое свечение разлилось по комнате. Тени испуганно скрылись, и Амелия, оправившись от испуга, покосилась на дверь. Слишком далеко… и кроме того, спрыгнув с кровати, она обязательно запутается в пологе. Невозможно.
Не успела она оглянуться, как Холт бесшумно, угрожающе подступил к ней, растягивая губы в зловещей улыбке.
— Я думал о тебе больше года, — мягко начал он, садясь на край кровати — и ты, разумеется, знаешь почему.
— Нет, — выдавила она. — С чего бы вдруг вам думать обо мне? В Англии вам не было до меня дела.
— Видишь ли, мне больше нечем было заняться все то время, пока я скреб доски под палящим солнцем, щипал паклю или смолил киль… Мои знания значительно расширились со времени нашей последней встречи.
Но ты и это знаешь.
— Откуда? — удивилась девушка, облизнув пересохшие губы. Грозно сверкнув глазами, он стиснул ее запястье и медленно провел пальцем по ладони, до самых подушечек пальцев.
— Ни волдырей, ни мозолей! Попади ты на британское военное судно, все было бы по-другому. Там лодырей быстро приводят в чувство!
— О чем вы…
— Нет, — перебил он, приложив палец к ее губам, ничего не говори. Я мечтал об этом многие месяцы, особенно по ночам, когда можно было улечься в подвесной койке или на палубе и немного отдохнуть. О, как я наслаждался предвкушением этого момента! У тебя испуганный вид, любовь моя… ты боишься?
Но ответ ему не требовался: палец снова лег на губы, подбородок, скользнул по щеке. Он коснулся ее уха, дернул за влажный локон, зарылся руками в массу волос, потянул так, что откинулась голова. Он играет с ней, как огромный кот с беспомощной мышкой… Нет, не кот — пантера, черная, неумолимая, с мстительно сверкающими глазами, словно прожигавшими в ней дыры. Амелия прерывисто вздохнула, осознав, что он в самом деле способен с ней расправиться: вон как напряжены мышцы его огромного тела, как тревожно он озирается, словно готов в любой момент сорваться с места.