Book.

Филинчик изобрел также златосос — прибор, похожий на пылесос, находящий золото даже в самой бедной породе, фильтрующий его и самостоятельно отливающий маленькие золотые монетки; он сконструировал также алмазный пресс, за одну секунду прессующий из куска угля алмазы (именно благодаря этим изобретениям профессор обрел полную финансовую независимость), кроме того, он имел патент на изобретение самоочищающейся туалетной бумаги, магнитной краски, летающей ковровой дорожки, обоев-хамелеонов, супермелкого эльфоскопа, с помощью которого мы с Квертом проводили лабораторные исследования, очков для циклопа и крохотного топорика, которым можно разрубить даже атом, главное только научиться удерживать его в руках. Скорее романтического, нежели практического, свойства, было изобретение под названием «Преобразователь гнева», преобразующее крики ярости в приятную музыку арф.

О самоубийственном фанатизме профессора в делах, касающихся научного прогресса, ходили легенды. Вряд ли скоро забудется случай с опробованием на себе вибрационного пояса. Принцип действия этого пояса заключался в том, что он расшатывал атомы любого надевшего его существа до такого состояния, в котором тот беспрепятственно мог проходить сквозь стену или какой-либо другой твердый предмет. Надев такой пояс, можно было бы преспокойно войти во все закрытые двери, даже самые прочные и секретные, например в банках, не причиняя ни им, ни себе никакого вреда. Проведя серию удачных экспериментов с массивными каменными стенами и металлическими пластинами, Филинчик решился на конец с помощью вибрационного пояса преодолеть толщу самих Темных гор. Поначалу все шло хорошо, профессор, распавшись на атомы, спокойно достиг центра твердых, богатых железом гор. Но в этот самый момент пояс неожиданно вышел из строя — профессор застрял посреди самых темных и плотных молекул горной породы, не в состоянии двигаться дальше или вернуться назад. Что для других, вероятно, стало бы ужаснейшим из кошмаров, для Филинчика было высшим блаженством, ведь именно здесь он впервые познал абсолютную, полную тьму. Говорят даже, все последующие идеи для своих гениальных открытий пришли ему в голову именно в этой кромешной темноте. Как бы то ни было, этот случай действительно изменил его жизнь, с тех пор профессор посвятил себя исключительно изучению тьмы, что, естественно, стало возможным только благодаря незначительному горному землетрясению, от которого пояс вдруг снова заработал. Этот прибор вместе с другими неудачными изобретениями Филинчика хранился в одном из чуланов Ночной школы, дверь которого была оснащена гидравлическим замком, приводимым в движение сжатым кислородом (еще одно изобретение профессора), и имела табличку:

Хранилище недоработанных патентов

В этой комнате, среди прочих изобретений, находились также велосипед с квадратными колесами для преодоления лестниц, вихревой пылесос, так называемые трясиноходы и, конечно же, акваботы. О каждом из экспонатов Филинчик мог рассказывать часами. В истории с трясиноходами впервые было упомянуто имя Дэуса Экса Ма́хины. Оказывается, несколько лет тому назад Мак действительно вытащил профессора из трясины, в которую тот залез, чтобы испытать очередное изобретение. По принципу действия трясиноходы напоминали пояс-вибратор и, к сожалению, имели те же самые недостатки. Болотная жижа быстро забила свечи зажигания в примитивном моторе, и тот заглох, а профессор остался торчать посреди опасной топи. Не вытащи его тогда Мак из болота, не было бы сейчас никакой Ночной школы. Правда, тот, как всегда, сначала дождался последней секунды.

Школа. Не могу сказать, что учеба доставляла мне огромное удовольствие, но уроки профессора обладали удивительным свойством: стоило им только начаться, и окружающий мир будто вовсе переставал для меня существовать. Как только профессор врывался в класс своей неровной походкой (он постоянно опаздывал) и снимал пять своих магистерских шапочек, которые носил, может быть, из тщеславия, а может, чтобы не застудить торчавшие наружу мозги, он тут же принимался вещать.

Куда только девалась обычная его хилость и слабость! Он словно балерина порхал перед классом, выделывая такие пируэты, что им позавидовал бы даже самый искусный танцор, помогая себе жестами и мимикой, которые могли бы снискать мировую известность любому актеру. Он обладал непревзойденным талантом перевоплощения и умудрялся изображать все, о чем шла речь на уроке. На наших изумленных глазах он с помощью одних только жестов и гримас мог превратиться в зебру или колокольчик, горный кристалл или микроб, в атом или теорему Пифагора. Ремесло учителя из области образования он перенес в сферу искусства. А в искусстве, как и в любой другой освоенной им дисциплине, он достиг совершенства, то есть был гениален.

У нас отсутствовали обычные, принятые в других школах уроки, не было и разделения школьного плана на предметы, вместо них — одна бесконечная лекция Филинчика, во время которой он, как могло показаться, совершенно случайно перескакивал с темы на тему, от использования ветряной энергии к разведению пуделей и выращиванию конопли, ловко вворачивая между делом то иностранное словцо, то формулу, то царапая на доске какую-нибудь диаграмму или чертеж. Когда он таким образом перепрыгивал с одного на другое, можно было наблюдать, как он переключает свои мозги, — для этого он вставлял в левое ухо указательный палец и делал движение, как будто поворачивал там невидимый винт. Слышался легкий щелчок, словно хрустел вставший на место сустав. Иногда он промахивался, и тогда раздавался отвратительный скрежет, похожий на лязг ржавых шестеренок. При этом меня каждый раз пробирал мороз по коже, а у Фреды ее и без того взъерошенные волосы вставали дыбом. Только Кверту этот звук был по душе, потому что напоминал популярную песенку из 2364-го измерения.

И тем не менее эти, казалось бы беспорядочные, прыжки по темам вовсе не были произвольными и хаотичными. Правда, к такому выводу я пришел значительно позже — это все равно что, читая толстенный роман со множеством отступлений и подробностей, под конец отдать должное стройной логике повествования или же годами наблюдать за созданием гигантской мозаичной картины. А в Ночной школе прошли именно годы, но пронеслись они так незаметно и принесли с собой столько событий, что мне даже некогда было их сосчитать.

История Замонии. Если с Маком я видел мир с высоты птичьего полета, то теперь познавал его изнутри. Я начал понимать взаимосвязь всего сущего в универсуме, от деления клеток семян подсолнуха до взрыва далекой звезды в туманности Андромеды. Я выучил историю возникновения и освоения Замонии, знал имена всех королей, царей, князей, шерифов, президентов, халифов, пап, тиранов, извращенцев и обжор, когда-либо правивших континентом. Я изучал их детство и юность, пристрастия и привычки, прогрессивные и безумные идеи до тех пор, пока не стал понимать, что привело их к тому или иному стилю правления или же начисто лишило рассудка. Я узнал о существовании таких непохожих друг на друга монархов, как Полпах Петч Самоотверженный, который правил страной, сидя на утыканной гвоздями доске, и Кивдул Второй, который ради собственного удовольствия выстроил настоящий вулкан в натуральную величину, чтобы в гордом одиночестве наслаждаться в его кратере операми на стихи Хильдегунста Сказителя.