— Я не верю в панацеи, — сказала Лидочка. — В лекарства, о которых все кричат, что они вылечат от всех болезней. Чаще всего они оказываются смертельными для большинства больных. Особенно для тех, кто так горячо в них уверовал. Я не знаю, кого в первую очередь положено скручивать генералам, но исторический опыт не вселяет в меня оптимизма.
— Исторический опыт — чепуха собачья! Прости, Лидия, но сначала в истории бывает первый раз. А от него и начинается опыт… Что я несу чепуху… над Сережиным гробом… прости меня, Лидочка. Я просто очень устала от нашей неладной жизни. Лучше скажи мне, что еще известно? Он сильно мучился перед смертью?
— Не знаю, но мне кажется, что его убили сразу, в голову.
— Ты права, если было несколько выстрелов, соседи бы проснулись и всполошились.
— Там ни у кого нет телефона. Если нужно позвонить, бегут на почту, а ночью — в милицию. Благо недалеко, — сказала Лидочка.
— Я не могу поверить в то, что ты говоришь, я не могу, понимаешь?
— Нам некуда от этого деться.
— Мы же с ним договорились на неделе, чтобы обсудить замечания рецензентов.
Марина сказала последнюю фразу с напором, словно ей обязательно нужно было донести до сознания Лидочки важность их общей с Сергеем работы.
Лидочка, как бы признавая внутреннюю правоту Марины, сообщила:
— В машинку была вставлена страница. Наверное, после нашего отъезда он сел работать.
— Сережа говорил, что любит работать ночами, когда никто не мешает. А где он сейчас? Куда его повезли?
— Наверное, в морг.
— В какой?
— А ты собиралась туда поехать?
— Ой, что ты, я боюсь мертвых!
Как будто граница проходила именно у порога морга — до этого Сергей оставался для Марины живым человеком. С этого момента он стал чужим, страшным мертвецом.
— Извини, Марина, — сказала Лидочка, — я жду звонка от Нины Абрамовны.
— От кого?
— От жены Сергея. Ты видела ее вчера на даче.
— А, от Нины! Конечно. Она заберет его из морга?
— Нина Абрамовна еще ничего толком не знает. Она сказала, что позвонит мне, когда кончится урок.
— Конечно! Делу время — потехе час. Я ее немного знаю, и мне порой кажется, что господь бог обделил ее человеческими чувствами. В ней есть только расчетливость, свойственная этой нации.
— Я с ней совсем мало знакома, — ответила Лидочка.
— Твое счастье.
— Я позвонила Лизе Корф, — призналась Лидочка.
— Вот это — зря, — сказала Марина. — Ты впутываешься в скандал, до которого нам с тобой дела нет. Они же ненавидят друг дружку — Лиза и Нина.
— Кто-то же должен его похоронить.
— У Нины больше формальных оснований, — отрезала Марина.
— Может быть.
— Я тебе позвоню вечерком, если чего еще узнаешь, сообщи.
Лидочке оставалось дождаться еще одного звонка, прежде чем можно будет уйти из дома.
И телефон, подчиняясь мыслям Лидочки, тут же ожил.
— К тебе невозможно дозвониться, — сердито начала Лиза Корф. — Я полчаса звоню.
— Здравствуй, Лиза. Я рассказала о смерти Сергея только Нине Абрамовне и Марине Олеговне.
— Это кто еще такая — Марина Олеговна?
«Господи, о чем мы говорим!» — подумала Лидочка. И ответила:
— Марина — редактор Сергея.
— Это та, из «Московского рабочего»?
— Та самая. Ты позвонила мне из-за Сергея?
— Теперь это уже не играет роли, — резко произнесла Лиза.
— Почему?
— Потому что ты дозвонилась до Нинки. Какого черта ты ей дозванивалась?
— Во-первых, потому что она его бывшая жена. Во-вторых, потому что я разговаривала с Дашей, а тебя не было дома.
— Могла бы обойтись без нее, — сказала Лиза.
«Господи, — подумала Лидочка, — таких не убивают, но из-за таких случаются бесконечные скандалы и совсем уж бесконечные выяснения отношений. Даже смерть вызвала последнюю вспышку перетягивания давно уже растрепавшегося каната. Вернее всего, Сергей не был нужен обеим этим женщинам, но инерция поддерживалась соперничеством, хоть и обветшалым, традиционным, но вспыхивающим в моменты перемен. Смерть — самая основная из перемен. Теперь это соперничество перейдет в область воспоминаний и останется ревностью к памяти о нем».
— Меня даже на могилу не пустят, — сказала Лиза. — Но мне-то, честно говоря, плевать на это, Дашку жалко, она его любила.
— Я дам телефон капитана милиции, который ведет это дело.
— Нет, — отрезала Лиза, — я лучше тебе позвоню. Завтра. А то мне этот капитан милиции ничего не скажет. Только заподозрит, что я Сергея застрелила.
— Зачем тебе его стрелять?
— Не знаю зачем. Его хоть ограбили?
— Взяли видео, что еще — не знаю.
— В следующий раз будет закрывать окна! — сердито сказала Лиза.
И только тут Лидочка с чувством внезапно нахлынувшей вины поняла, что Лизе Корф этот разговор ужасен и что, может быть, из всех людей на Земле именно эта женщина потеряла больше всех.
— Это не шутка, — сказала Лиза, — это нечаянно получилось. Я оговорилась, прости.
Лиза, не прощаясь, повесила трубку, и тут Лидочка подумала: Лиза не задавала вопросов из породы тех, что принято задавать. Потом она спохватилась — ну конечно же, все уже рассказала Даша.
«Ну вот, — сказала сама себе Лидочка, — смерть человека из разряда людей, которых не убивают, вызвала соответствующую волну тревоги, теперь волнение расширяющимися кругами побежит по озеру, куда как более обеспокоенному политическими проблемами и тревогами наступающей осени. Где-то вскоре после похорон волнение исчезнет». Лидочка допускала, что из чувства ревности в последнем действии своего соперничества две считающие себя самыми близкими к нему женщины устроят соперничающие поминки, между которыми разделятся немногочисленные друзья и знакомые, а вот на девятый день собираться будет негде. От Сергея вроде бы осталась однокомнатная квартира — кому же она достанется? Нина с ним разведена, а Лиза так и не вышла за него замуж… Эти мысли преследовали Лидочку в течение часа. Все время звонил телефон — к ней стекались ручейки любопытства…
— Лидочка, это правда, что Сергея Романовича убили?
— Лидушка, немедленно расскажи, что случилось с Сережей!
— Лидия Кирилловна, вас беспокоит знакомый Сергея Романовича…
Наконец Лидочка вытащила шнур из розетки. Телефон молчал, но она внутренним слухом ощущала, как он надрывается от звона, стараясь преодолеть навязанную ему немоту. Нет, так больше продолжаться не может, надо уходить… И тут она, на счастье, вспомнила, что уже вторую неделю обещала навестить Инну Генриховну, мать подруги, уехавшей в какую-то дико отдаленную страну.