Огоньков этих, кажется, стало гораздо больше, чем раньше. И главное, они словно расползлись по стенам и даже высыпали на потолке. А ведь раньше, Юрий это ясно помнил, огоньки на стенах хоть и бегали, хоть и мигали, но действовали все-таки более организованно, чем теперь, — сплошной полосой, на определенной, примерно в рост космонавтов, высоте. И тогда, на Земле, космонавты почти не обращали на них внимания. А теперь Зет все время поглядывал на них, и, когда в каком-нибудь месте собиралось слишком много одноцветных — зеленых, красных или синих огоньков, — Зет немедленно переключал какой-то тумблер, и огоньки поначалу нехотя, а потом все быстрее разбегались в разные стороны.
Ну, а вдруг Зет переключит не тот тумблер? Вдруг он сделает какую-нибудь, ну пусть самую маленькую ошибку? Что тогда? Ведь это космос. И если их так прижимает к стенкам кресел-кроватей, значит, скорость ого-го-го какая!
Ведь для того чтобы летать с одной обетованной планеты на другую, говорят, нужны околосветовые скорости. Значит, не исключена возможность, что корабль летит сейчас со скоростью сто, а то и двести тысяч километров в одну-единственную секунду.
Юрка на мгновение представил себе, с какой скоростью летит корабль, и от страха даже зажмурился. Раз — и шесть раз вокруг Земли! А вы представляете, если на такой скорости произойдет хоть малейшая ошибка? Зет нажмет не на ту кнопку, переключит не тот тумблер! Тут тормоза не включишь. Такое может произойти, что просто даже думать не хочется.
Юрий перестал жмуриться и не то что с недоверием или сомнением, а, скорее, с надеждой подумал: «Ну, не может быть, чтобы с такой скоростью. Ведь когда, например, мчишься на машине, так и то по сторонам все мелькает. А тут… Тут в тысячу раз быстрее, и всё на месте».
На экране действительно ничего особенного не происходило — все тот же отсвечивающий фиолетовым и синим мрак, все те же огромные звезды, ясные и чистые. И ломкие лучики света. И всё — на месте. Ничто не проплывает, не пролетает и не дергается. Даже не верится, что корабль куда-то летит. Все очень спокойно и совсем не страшно.
И Юрий тоже постепенно успокоился. В конце концов, нужно как следует разузнать, а потом уж принимать решение — бояться или не бояться. Ведь может оказаться и так, что где-то в корабле есть и взрослые люди, а Юрий и Шарик попали только в детскую часть корабля, где ребята играют, чтобы не мешать взрослым. А настоящие взрослые люди управляют кораблем по всем правилам космонавтики…
И хотя сам Юрий понимал, что этого, по всему видно, быть не может, он все-таки старался думать именно так — всегда приятно надеяться, что за тебя кто-то ответит и кто-то сделает.
РАЗГОВОР С ТЭНОМ
Тэн открыл глаза и, повернувшись к Юрию, засмеялся:
— У тебя такой вид, словно ты делаешь научное открытие.
— Конечно, — почему-то рассердился Юра, — думаешь, думаешь, а… Да что там говорить! — махнул он рукой.
— Давай думать вместе, — коротко и, как всегда, мягко предложил Тэн.
— Разве можно думать вдвоем?
— Вообще-то можно, хотя для этого следует надеть шлемы и подключить приборы. Но в данном случае я это сказал в том смысле, что, может быть, я тебе помогу.
На этот раз Юра не стал хитрить. Время шло очень быстро и не давало возможности раздумывать слишком долго. Поэтому он спросил напрямик:
— Сколько тебе… Сколько ты прожил, Тэн?
— Двенадцать зим. И еще несколько месяцев и дней.
— А у вас год какой? Сколько в нем дней?
— А почти такой же, как и у вас. — И, предупреждая следующий вопрос, Тэн пояснил: — Учти, Юра, на нашей земле почти такие же условия жизни, как и у вас. И сутки почти такие же, только у нас принята десятичная система. Например, в минуте сто секунд, в часе сто минут. В сутках десять часов, а в неделе десять суток. Ну и так далее…
— Так выходит…
— Нет, еще ничего не выходит. Просто наши секунды чуточку другие, чем ваши. А абсолютное время и у вас и у нас одинаково. Почти одинакова абсолютная продолжительность суток. А раз так, то, значит, и год тоже почти одинаков с вашим.
— Все ясно… Но тогда скажи, как же так получается: людям всего двенадцать лет, а их посылают в космическое путешествие. Разве это правильно?
— На вашей земле, — невозмутимо ответил Тэн, — это пока еще неправильно. На нашей уже правильно.
— Что-то я тебя не понимаю.
— А что ж тут понимать? Вот возьми себя. Когда ты научился читать?
— Ну… когда мне было пять лет.
— А когда пошел в школу?
— В семь лет.
— И что ты делал в первом классе?
Юра задумался, вспоминая то далекое время, когда он был в первом классе, и невольно усмехнулся.
— Палочки писал… Читать учился.
— Постой, постой! Ты же научился читать за два года до поступления в школу.
— Выходит… Выходит, я просто читал.
— Я тебе скажу прямо: выходит, что в первом классе ты почти все время бездельничал. И сам не учился, и другим мешал. И тебя называли балованным и, возможно, наказывали. Но наказывали не очень сильно, потому что все-таки ты получал хорошие отметки. Верно?
— Верно… — растерянно согласился Юра.
Тэн говорил так уверенно и так правдиво, что Юрий на минуту усомнился — а на корабле ли он находится? Голубые ли люди перед ним? Может, это все не так? Может, он все еще на земле и кто-нибудь из ребят решил разыграть его, представившись голубыми космонавтами?
— А чего ж тебе не получать в первом классе хороших отметок, если ты два с половиной года назад уже знал то, чему тебя учили в первом классе? Ведь верно?
— Верно… Но… Но откуда ты это знаешь?
— Вот чудак! Так у нас тоже так было. А потом умные взрослые люди решили, что это неправильно. Если так учиться, так только учеников портить. Человек хоть в пять лет, хоть в пятьдесят всегда есть человек. У него есть ум. У него есть понимание окружающего. Пусть еще не всегда полное и ясное, но оно все равно есть. Вот у нас на Розовой земле и решили: нужно требовать с человека с самого раннего возраста. Но и доверять ему тоже с самого малого.
— Что доверять? — нерешительно спросил Юра.
— Все! Доверять все, что может сделать человек. А он даже в пятилетнем возрасте может сделать многое. Очень многое. Если, конечно, его научить и если ему доверять.
Юра хотел возразить — смешно доверять пятилетнему человеку серьезное дело. Пятилетний человек — это еще не человек. Но тут почему-то вспомнилось, что Пушкин в пять лет писал стихи. Да еще не на русском, а на французском языке. А Суворов уже в раннем детстве возился со схемами и описаниями боев и походов. А Моцарт в пять лет давал концерты. А…
Нет, что бы там ни говорили, а пять лет для настоящего человека — это очень и очень… Ну и не то чтобы много, но и не мало. В пять лет тоже можно сделать кое-что настоящее. Если, конечно, человека научить и потом хоть немного ему доверять.