— Я артист и отлично знаю, что имею успех всюду. Смотри сама, театр переполнен зрителями, которые только того и ждут, чтобы принять участие в Левитации Окито или в Опыте с Человеком-Невидимкой. Публика меня обожает, меня, Маэстро Маскераде! Когда я согласился работать на вас, мне обещали лучшие театры мира и самые роскошные города. Мне обещали Бродвей, Винтергартен в Берлине, Ла Скала в Милане. Вместо этого мы в каком-то захолустном ирландском городишке, где я должен показывать свое искусство толпе невежд!
— Мне совершенно безразлично твое мнение! Ты здесь, потому что так нужно, не забывай этого никогда! — произнесла женщина тоном, не терпящим возражений.
Маскераде сидел перед большим зеркалом, обрамленным круглыми лампочками, часть которых перегорела. Медуза с дьявольским выражением лица сидела напротив, на диване сливочного цвета, и красила ногти черным блестящим лаком.
Казалось, этой их перепалке не будет конца.
— Но ведь это и в ваших интересах! Куда вероятнее встретить того, кого вы ищете, в настоящих городах, в больших, знаменитых театрах, а не в такой дыре. И потом, раз уж мы здесь, почему бы не устроить спектакль на центральной площади или почему не соорудить сцену на каком-нибудь красивом морском побережье? — не без сарказма отвечал маг.
Женщина резко развернулась и взглянула в лицо Маскераде, которое отражалось в зеркале, сощурила глаза в узкую, отливающую зеленым щелку, как змея, приготовившаяся к атаке.
— Неблагодарный, самонадеянный гомункул… Если бы не я, ты бы до сих пор кривлялся перед публикой в какой-нибудь лачуге в мексиканском захолустье… Ты должен каждый день благодарить нас за то, что ты здесь. Помни, кто ты есть: всего лишь фокусник. Ты можешь искажать действительность, но не нарушать физические законы. У тебя есть оригинальные номера, ты даже способен удивить не только тупиц, но на этом твои возможности заканчиваются. Если же ты хочешь обрести подлинное Могущество, ты должен научиться открывать рот только для того, чтобы сказать… «спасибо!».
В конце этой фразы ее голос сорвался на резкий фальшивый звук расстроенной скрипки. Зеркало, в котором отражались эти двое, изменило консистенцию, стало жидким, сильно потемнело и, словно расплавившись при высокой температуре, начало вспучиваться в центре, деформируя отражавшиеся лица. Маскераде едва успел закрыть лицо руками. Зеркало с оглушительным грохотом взорвалось и разлетелось на тысячу частей. Часть острых осколков продолжала висеть в воздухе.
Маскераде осторожно убрал руки от лица и осмотрел рукава своего фрака, который мог пострадать. Увидев висящие в воздухе осколки, он понял, что опасность порвать фрак еще не миновала.
— Медуза, хватит, это глупая шутка. Прекрати немедленно! — потребовал он.
Медуза слащаво и загадочно улыбнулась и начала почти шепотом, но постепенно повышая голос:
— Ты не смеешь мне приказывать! — Последнее слово она снова выкрикнула. Висевшие осколки с сумасшедшей скоростью пронеслись мимо мага и с шумом вонзились в стену за спиной Медузы, которая даже не вздрогнула.
— Ты не в своем уме, но я тебе нужен, и прекрати сейчас же эту демонстрацию Могущества, — прошипел Маскераде требовательным и одновременно испуганным голосом.
Медуза подкрасила веки, быстрым движением уложила волосы на затылке. Затем снова взяла кисточку, чтобы накрасить ноготь мизинца.
— Нужен, тут ты прав, но не говори, будто ты служишь мне верой и правдой, — произнесла она с угрозой в голосе. — Как бы там ни было, у нас есть спектакль и, что самое важное, публика, которую мы можем контролировать. Голос, который я слышала, никогда еще не был таким обнадеживающим: в этом городишке обладатель Дара. Если это так, мы его найдем. А теперь идем. Ты же не хочешь опоздать с началом спектакля. Это невежливо, — дуя на ногти, заключила Медуза, довольная то ли тем, что нагнала страху на иллюзиониста, то ли своим маникюром.
Жюль, в обязанности которого входило предупреждать артистов о времени выхода на сцену, не знал, как объяснить это гигантскому телохранителю, стоявшему в коридоре и никого не пропускавшему.
Он глубоко вздохнул и, выпятив, словно петух, грудь, спустился по лестнице и подошел к великану.
— Я должен позвать на сцену Маэстро и всех его ассистентов…
Он хотел добавить, что «уже время», но не успел: его прошиб озноб, и кровь застыла в жилах. Он услышал голос Медузы, которая неизвестно как оказалась за его спиной.
— Мы уже на сцене, господин завпост. Можно открывать занавес, — высокомерно сказала она.
Жюль вздрогнул и почувствовал, как его бросило в жар, и лишился способности вразумительно отвечать.
— Вот, я иду, — только и удалось ему выговорить.
Свет в зрительном зале погас, гул начал стихать, затем раздались бурные аплодисменты.
Темная поверхность занавеса представляла собой небо, освещенное лучами, из которых складывалось имя иллюзиониста. Публика охнула от изумления, когда эти лучи, словно кристаллы, направились в самую середину сцены, образовав световой шар.
Занавес исчез.
Зрители, сидящие в абсолютной темноте и утратившие чувство пространства, увидели, как постепенно этот шар приобрел форму человеческого тела. Кристаллический звон, который слышался вначале, превратился в глухой ропот. Вдруг раздался взрыв, пучки света разлетелись во все стороны, и на этом месте, из ничего, прямо в середине сцены, появился человек.
Зрители разразились громом аплодисментов.
Перед ними был Маскераде. Спектакль начался.
Тем временем Сетт, бегавший по саду Блейзов, смирился с мыслью, что Нэш, его маленький хозяин и одновременно ребенок, которого следует охранять, вряд ли совершит с ним обычную вечернюю прогулку.
Как и все собаки, Сетт подумал, что в награду за тяжелый трудовой день охранник, который работал от зари до зари, получил право прогуляться до конца улицы, чтобы отметить завоеванную территорию. И хорошо бы добежать до того большого дерева с толстой корой, под которым так приятно сделать пи-пи и понюхать новые разнообразные запахи.
Когда пес издалека услышал звук скейтборда, радости его не было конца. Прыгая, как кенгуру, он просунул лохматую голову и часть туловища, которая смогла пролезть сквозь прутья калитки.
Терпение: тот, кого он охранял, наконец вернулся. Пес был даже немного рассержен этим неоправданным отсутствием, которое заставило его волноваться.
Как же показать хозяину, что все его мысли были только о нем? Сетт немного подумал и принялся вилять хвостом. Это получалось у него лучше всего. Сетт не добился от Нэша признания вины, но его все же обласкали и почесали за ухом.
— Сетт! Мне тебя не хватало, лохматое чучело! Пойдем домой, этим вечером у нас праздник! — сказал ему Нэш.
Он отворил деревянную калитку вместе с застрявшим между прутьями и вилявшим хвостом Сеттом.