INFERNAL | Страница: 58

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Замахнувшись, чтоб ударить её в живот, я промазал, когда вдруг лопнула подошва, и ботинок улетел в кусты. Это охладило пыл, и я на одной ноге попрыгал за ботинком, как заяц, но зачем? Всё равно был по уши в грязи.

Адель лежала на животе и молчала.

Неужели я убил её?

Честно, я не желал её убивать. Это наваждение. Кровью залило душу. Снасильничал, чуть не отправив девку в ад! Стало страшно. Лиза не простила бы мне. Во все времена к юродивым относились гуманно. Надсмехались над ними, но руки не распускали. Я же оступился и отдубасил кошёлку. Грешник, но что делать, если нам всем суждено отправиться в ад?!

Залез в кусты и бултыхался в канаве, в которой плавал ботинок. Достал его, вылил помои и надел, но тут же снял оба и выбросил их в канаву. В мокрых носках, обходя острые камни, вернулся к Адель.

Сучка была живучей. Сучка жива, дрыгая бледной ладошкой.

– Герман! Не убивай… Прошу тебя, не убивай… Я виновата… Герман…

– Вышла дурь? – нагнулся я над ней, как палач перед гильотиной.

– Прости… Ты же знал, что я любила тебя…

– Кого ты любила? Ты посмеялась над мёртвыми!

– Прости…

Юродивых не трогают.

Взяв поэтессу за плечи, поднял её с щебёнки и дотащил до машины. Дальше Адель смогла самостоятельно приподняться.

Избиение не носило фатальный характер. Жива, но мне определённо грозила статья.

– Прости, – давилась в крови Адель. – Я люблю тебя!

В бардачке я достал аптечку. Первый раз в жизни она пригодилась, первый раз в жизни я пользовался ей, оказывая кому-то помощь. Кому? Недругу номер один. Чуть не отправив её на тот свет, я уже испытывал сострадание и вину. Не стоило так разряжаться над полоумным созданием. Психи вроде Адель даже в тюрьмах не сидят, а лечатся в спецлечебницах. Да и мне до лечебницы недолго осталось. Сколько же из меня вышло злости, сколько мести и сколько коварства, будто я присосался ко всем серийным убийцам планеты и высосал у них по литру крови с каждого. Ужасное ощущение. Как я не лопнул от чужой крови и злости?! Потому что резиновый.

Перед лечением пришлось стащить с неё грязную одежонку. В расход пошел её сарафан, обнажив грязное худощавое тело.

Мне следовало скинуть пиджак и закатать рукава рубашки. Полная Луна освещала мои деяния, и со стройки завыли псы, требуя прикончить поэтессу. Но я не слуга собакам, и никого кончать не собирался.

Посадив Адель на заднее сидение, а она силилась присесть в полувертикальное положение, упираясь мокрой спиной. Я открыл капот – там валялась пластиковая фляга с дистиллированной водой. Вымыв руки, я полез в аптечку. Бинт, вата, перекись – пойдёт, а шприцы и ампулу анальгетика выкинул за ненадобностью. По уколам я не мастак, ни в вену, ни в задницу ничего себе не вводил. Пусть терпит, ка к я терпел, ведь мои мучения не сравнить с несколькими синяками и ссадинами.

– Воды! – доносилось из салона.

Протянул ей флягу. Адель присосалась к горлышку, впрыснув внутрь струю ядовитой крови. Подняв её над собой, она выпила четверть. Вода стала розовой. Я отнял пойло и выкинул в кусты – непригодно. Затем смочил перекисью вату и стал протирать залитое кровью лицо. Адель морщилась и шипела в такт перекиси, как умирающая гадюка, но терпела и не мешала. С каким рвением я счищал с неё грязь и кровь, словно замаливал собственные грехи. Когда она немного очухалась, я вручил ей бинт. Она прислонила его к рассечённым губам, и кровотечение останавливалось. К животу я не прикасался. Адель не жаловалась, сидела молча и не двигалась. Лай бешеных псов не стихал. Пора сваливать. Чудеса в решете закончились.

Отъехав на пятьсот метров, на безлюдном шоссе я остановился, не приглушая мотор.

– Зачем ты это..?

– Я объясняла – старые счёты, – несуразно давилась Адель, прижимая бинт.

– Ты прости. Погорячился.

– Ты садист. Испортил причёску.

– Дура! – сказал я и двинул Маздочку дальше. – Причёска! Мы квиты?

– Садист! – огрызалась она. – Где вода?

– В канаве.

Её выдумке позавидовал бы сам Хичкок. Но допрашивать поэтессу невозможно. Ей больно телесно, а мне морально, что не уменьшает ни мою, ни её тяжесть.

Ехали молча. И я не оглядывался в стекло, чтоб проверить, как она себя чувствует. Оголенные нервы покрывались корочками, но я продолжал корить себя за взрыв ярости. Меня не волновало, как Адель провернула эту аферу. Дело техники, но неужели все голоса Лизы были искусственной выдумкой её воспалённого воображения? Не может быть, и страшно в это поверить. Её голоса – её голоса, а выдумка Адель – это выдумка. Меня не разведёшь так подло, и я не настолько глуп, чтобы верить в подобные цирковые номера.

Это провокация Лизы? Они действуют сообща? Лиза смеётся. Зачем? Что я сделал плохого?! В этом есть некий смысл. Для неё? Для меня? Для Адель?

Как всё сложно, но я разберусь обязательно – слишком далеко всё зашло.

Придёт девятый день, и я сдержу данное обещание – всё, как Лиза просила. Если это её жестокие шутки, то я заслужил их, а Адель всего лишь посредник в их осуществлении. Она действительно медиум между мной и Лизой – в том её важная и одновременно жалкая роль. Я общаюсь с Лизой напрямик – без посредников и Адель. Она хочет испортить наши отношения, ведь мы продолжаем любить и продолжаем верить. У Адель не получится загубить любовь. Как когда-то получилось у меня.

Не получится…

Глава восьмая
ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ

От причинённых побоев Адель оклемалась как кошка с девятью жизнями.

Синяки и царапины заживали неприлично быстро. Адель простила меня. Похоже, что любит. До сих пор. Мазохистка. Не стала мстить, не стала писать заявление прокурору, не побежала доносить следователям, как я жестоко избил её накануне. Неизвестно, было ли ей хоть капельку стыдно за игру со смертью, но она старалась об этом не вспоминать. В ту садистскую ночь я довез её до дома, и она молча вылезла из машины. На следующий день созвонился, спросив про самочувствие. Адель отвечала, что всё в порядке, как будто давно ждала, чтоб кто-нибудь её изувечил, словно боль заменяла ей секс. Скорее всего, так и есть. Адель получила незабываемое мазохистское удовольствие. Неспроста многие женщины в русских селениях терпят, когда их регулярно бьют. Терпят, ждут и верят. Бьёт – значит, любит. Верила ли в это Адель? Слишком сложно разобраться в её душевных потёмках. Слишком сложно…

На работе я так и не появлялся и не отвечал на звонки, периодически выключая телефон, не боясь, что меня уволят или вычтут штраф из зарплаты. Абсолютная пустота в голове не занималась подобными мелочами – банальные неурядицы, и точка. Что они значат по сравнению с игрой со смертью?

Несколько раз на связь выходил Белкин, сменивший номер. По глупости я взял трубку. Белкин искал меня, как искало всё начальство.