Похоже, больше всего досталось ее ногам — он, помнится, отправил ее сюда босиком, это очень хорошо помогает перевоспитанию. Теперь на Татьяне была импровизированная обувь из больших кожистых листьев с тесемками из тонких стеблей лозы. Но все это плохо защищало от многочисленных колючек, ноги девушки были сплошь исколоты. Некоторые ранки уже начинали гноиться — сырая и теплая атмосфера этого райского уголка не способствовала заживлению.
— Заждалась меня, милая? — спросил Хериорх. — А я вот проведать тебя решил — дай, думаю, посмотрю, как себя чувствует наша добрая милая девочка.
— Я не звала тебя, — ответила Татьяна. — Уходи.
Владыка снова помрачнел. Итак, все это не пошло ей на пользу. Видит бог, она сама во всем виновата.
— Глупая, — сказал Хериорх, его голос снова стал хриплым. — Ведь никуда ты от меня не денешься. Ты моя, понимаешь? Моя, и ничья больше. И от меня зависит, жить тебе или умереть, мне решать, что с тобой сделать. У тебя нет выбора — или ты покоришься мне, и тогда, клянусь Небом, я отпущу тебя в твой мир. Или ты навсегда останешься здесь. А может быть, — Хериорх засмеялся, — я отправлю тебя еще в одно место. Только учти, оттуда еще никто не возвращался.
— Уходи, — повторила девушка, с ненавистью глядя на Владыку. — Лучше смерть.
— Маленькая дрянь, — прошипел Хериорх. — Не надейся, ты не умрешь так быстро. Это было бы слишком просто. Я дам тебе еще один шанс — но видит бог, это последнее, что я могу для тебя сделать. Ну а это — чтобы ты обо мне помнила… — Владыка рывком вытянул руку, Татьяна вскрикнула от боли и закрыла лицо руками.
— Надеюсь, это поможет тебе одуматься, — сказал Хериорх, глядя на нее. — И помни, тебе достаточно просто позвать меня. Всего лишь позвать… — Он взмахнул рукой и исчез в туманном мареве.
Девушка не видела его исчезновения. Она сидела, прикрыв лицо ладонями, затем медленно отвела руки. Ее глаза были пустыми и безжизненными.
— Мамочка… — прошептала Татьяна, ее губы задрожали. — Что же это…
Она ничего не видела. Вытянув руки, ощупала землю, коснулась теплой мягкой шерсти — дерево снова вздрогнуло и сжалось. Несколько секунд Татьяна молча сидела, глядя в пустоту ничего не видящими глазами, затем уткнулась лицом в теплую шерсть и заплакала.
* * *
Андрей проснулся, когда только начало светать. Повернул голову — Настя спала рядом, ее лицо было спокойным и усталым. Осторожно поцеловал ее, Настя тихонько вздохнула. Она была прелестна — он осторожно закатал одеяло, взглянул на ее тело, сердце снова учащенно забилось. Боже, до чего она все-таки хороша…
Андрей осторожно коснулся губами ее шеи, затем начал спускаться все ниже и ниже. Когда он дотронулся до ее груди, Настя шевельнулась и открыла глаза. Несколько секунд смотрела на него сонным взглядом, затем улыбнулась и ногами скинула с себя одеяло. Взяв руку Андрея, провела ею по своему телу и закрыла глаза.
— Ты бесподобна, — сказал Андрей, продолжая целовать девушку. — Ну почему ты не позвала меня раньше?
…Потом он долго лежал, расслабленно улыбаясь. Шел восьмой час, пора было вставать. Андрей приподнялся и взглянул на девушку, Настя сладко потянулась.
— Мне пора, — сказал Андрей, поцеловав ее. — Много работы. — А у меня выходной сегодня.
— Я знаю. — Андрей встал, не спеша оделся. Настя, закутавшись в одеяло, задумчиво следила за ним. — Поставить чай?
— Да нет, не надо. — Андрей взглянул на часы. — Я завтра заеду к тебе?
— Как хочешь, — пожала плечами Настя. — Если будет желание.
* * *
Домой он добрался к половине девятого. Время еще было, поэтому Андрей спокойно позавтракал и даже успел просмотреть вчерашние газеты. Ничего интересного — усмехнувшись, Андрей отложил газеты в сторону, подумав о том, что скоро этой патриархальной тишине придет конец. Если у них с Марианной все получится.
Перед тем, как уйти, он высыпал драгоценные камни в стакан и поставил его в шкаф — не хотелось таскать их в кармане. Ему самому это показалось немного странным — Андрей понимал, что камешки стоят целое состояние, но не испытывал по этому поводу никаких чувств. Месяц назад все было бы совсем по-другому. А теперь… Теперь многое изменилось, и, прежде всего, изменился он сам. Да, камни. Да, деньги. Ну и что? Что значат все богатства мира по сравнению с теми тайнами — подчас очень страшными, — с которыми он успел соприкоснуться за эти дни? Ведь за все деньги мира не купишь спокойствия и счастья, не купишь, не вымолишь жизни друзей, не сделаешь того, что должно быть сделано. Ведь нет в них смысла, в деньгах этих, ничего они не значат — не значат в том, новом для него мире. Как, впрочем, ничего не значат они для него и здесь. Зачем они ему? Сколько они стоят, эти камни? Сто тысяч, двести? Миллион? Какая разница! Зачем нужны деньги, если нет желаний, если после встречи с тем миром этот стал лишь блеклой тенью, если былое его величие сошло на нет? Ведь ничего ему больше не надо — ни богатства, ни славы, ни высоких должностей. А ведь мечтал когда-то, мечтал о многом. О газете своей мечтал — новой, чистой, свободной от всей этой лжи, от склок и скандалов. Он лжет, этот Хериорх — есть в человеке светлое и чистое, есть доброе и хорошее. Просто затюкано оно, задавлено нашей сволочной жизнью, нет у него шанса наверх пробиться — сквозь всю эту грязь, пошлость и гадость. Но ведь есть оно, есть…
А может, еще не поздно? Может, ему только кажется, что сгорело все, что не осталось в душе ничего? Ведь болит душа-то — болит. Значит, есть в ней еще что-то, не может не быть. Ведь не скотина неё он — человек все-таки. Ведь мечтал о чем-то, боролся…
Проклятый Хериорх — Андрей сжал зубы. Ведь все испортил. А может, помог? Может, без него не смог бы он, Андрей, понять всего этого? Может, надо, необходимо было разрушить его тихий сытный мирок, чтобы понять, осознать все это? Сообразить, что человек — это действительно гордо? Да, много в нас грязи всякой, много мерзости, подлости разной тоже немало. Но ведь не настолько же мы пропащие, чтобы какой-то гад ни во что нас не ставил. Чтобы издевался над верой нашей, над жизнью, над тем, без чего жить не можем. Ведь есть у нас шанс, есть. Есть люди, способные любить и верить, есть те, кто может или хотя бы пытается изменить хоть что-нибудь. Ведь есть же они…
Он вышел из дома в самом скверном настроении. Дошел до стоянки, взял машину. Прежде чем отправиться к кинотеатру, заехал на заправку. Бензин снова подорожал, но Андрей отметил это безо всяких эмоций. Заправив машину, спокойно поехал к назначенному месту — хотелось проследить, все ли будет в порядке.
Искомую белую «Волгу» он заметил сразу, как только приблизился к кинотеатру. Прибыли на полчаса раньше. Андрей даже усмехнулся. Значит, есть у них интерес к этому делу. А стекла-то тонированные — не разглядишь, что в салоне. Очень жаль…
Он остановил машину у тротуара, отыскав свободное место. Тут же к нему подскочил ладный мужичок в камуфляжной куртке — платная стоянка. И эти тоже сволочи. Андрей молча рассчитался, хотя нестерпимо хотелось взять этого гада за шиворот и повозить немного мордой по асфальту. Не было у них права делить город, огораживать его ленточками да колышками, не было права присваивать то, что принадлежало всем. Ничего, он займется этим — но не сейчас, позже. Слишком много сейчас других дел, более важных. Андрей сжал зубы — пожалуй, он впервые по-настоящему понял Семена и его эмоции по поводу всех этих зажравшихся гадов. Топить тварей. Или прямо здесь, башкой об асфальт. Об этот самый, огороженный красными ленточками…