Бен уронил голову ей на грудь, как когда-то давно, в беседке.

– Я буду скучать, – еле слышно произнесла Рут.

– Я тоже, Рути, – признался Бен. – Он освободился из ее объятий. Женщина давно взяла себе за правило никогда не отпускать его первой.

– Пора налить, – заметил он, показывая свой пустой стакан.

– Больше не получишь, – ответила Рут, – по крайней мере пока. Сейчас мы выпьем чаю и немного перекусим. У меня в духовке жарится кое-что вкусное, чувствуешь запах?

– А где Мэри Энн? – поинтересовался Бен.

– На танцах.

– С Джо?

– Не уверена. Может быть, это Том, Дик или Гарри, любой, на ком военная форма. Я ее предупредила, чтобы была осторожнее, если не хочет нажить себе неприятностей. А она ответила, что скоро их здесь не будет. Я ей и говорю, что мухи на мясо всегда прилетят, ни к чему лезть к мяснику на плаху.

Ох, Рути! Бен со всей силы потер подбородок, чтобы не рассмеяться. Всегда найдутся мухи – охотники до мяса. Что бы он делал и как жил все эти годы, если бы не было Рути. Она единственная, кто не давала ему впасть в уныние, да и не только ему.

– Ты ждешь отца? – спросил он.

– Я жду его, когда вижу, что он идет.

Бен снова отметил живость ее языка. Он слышал речь Рути гораздо чаще, чем родителей, которые, сколько он помнил, почти не разговаривали между собой.

– Отец знает, что ты учудил?

– Я не оставил бы его без поддержки, но у него есть на кого положиться. Алек Стоунхауз – хороший парень.

– А как школа Джонатана и контора Гарри? Места за ними сохранятся?

– Не думаю, чтобы это было так важно для Джонатана, попадает он в эту школу опять или нет. Мне кажется, брат и так собирался ее бросить и идти своим путем. Ты же знаешь, Рути, он способный, особенно ему удаются портреты.

– Да, я знаю.

– И Гарри без работы не останется. Бухгалтеры нужны всегда. Рути…

– Да, я слушаю тебя.

– Мне вчера пришло в голову, если я не вернусь, то кто станет оплакивать меня, кроме тебя?

Рут на секунду застыла с тарелкой в руках, а потом набросилась на Бена.

– Послушай-ка меня, дубина ты, неотесанная. Кто будет о нем горевать! И поворачивается у тебя язык такое спрашивать: отец твой будет первым, Мэри Энн, твои братья, да и еще много других, ты даже не знаешь, сколько людей о тебе думают. – Рут подошла к комоду, достала скатерть и ловким движением постелила ее на стол. – Ты настоящий чурбан, – продолжала она, – кроме нее никого не видишь. Тебе, парень, полезно запомнить, что не ты первый, кого мать не очень жаловала вниманием. А ты брыкаешься, потому что она с тебя пыль не сдувала.

– Прекрати, Рути! – воскликнул Бен. – Ради Бога не надо мне сейчас это говорить. Речь совсем не о том, что она надо мной не трясется. Она же меня просто ненавидит. Всю жизнь я спрашивал себя, что бы отдал за одно ее доброе слово. И неизменно отвечал, что готов отказаться от всего: от отца, тебя, братьев даже от жизни, лишь бы мать хоть раз погладила меня по голове, как их. Если бы она хотя бы однажды поинтересовалась: «Что ты делаешь, Бен?». У них она постоянно это спрашивала. Но нет, я не дождался этого. Ты не можешь себе представить, что значит видеть, как ласкают братьев и наталкиваться на равнодушие и плохо скрытую неприязнь. У нее не находилось для меня даже теплого взгляда. Горечь и обида стали, как язва, разъедать мою душу задолго до того, как я увидел ее с любовником. Правда, братья никогда не принимали ее сторону, и это мое единственное утешение.

– Нужно было давно уйти из дома, как я тебе советовала.

– Да, знаю, ты говорила мне об этом, но я сын своего отца, у меня тоже склонность к мазохизму.

– К чему? – женщина удивленно посмотрела на него.

– Нам обоим доставляет удовольствие боль, – с грустной улыбкой объяснил Бен. – Иначе почему мы остались? И как мог он мириться с этим? Я думаю о потерянных годах его жизни, и спрашиваю себя: «К чему все это?» Но ответ не нужно искать далеко, он во мне самом. «Ты продолжаешь надеяться, – говорил я себе, – что произойдет чудо: мать изменится и улыбнется тебе. И когда панцирь отчуждения лопнет, ты хочешь быть рядом, чтобы с распростертыми объятиями принять ее». Господи! – Юноша закрыл глаза и отвернулся. – Мужчины – форменные идиоты, если считают женщин слабым полом. Ха! Слабый пол! Да у них кожа такая же толстая, как у носорога, а их упрямству и цепкости позавидуют даже гориллы. Они животные, примитивные животные, вот что такое женщины. – Бен повернулся и взглянул на Рути, такую маленькую, милую, по-матерински добрую, и ему стало неловко за свою вспышку. – Извини, Рути, – покаянно проговорил он.

– К чему извиняться за правду, ты все верно сказал. Мы, женщины – животные, да, гориллы, носороги и все такое. А как еще могли бы мы выжить? Как, скажи, женщине перенести домогательства мужчин. А как бы мы могли вытерпеть роды, когда ребенок рвется наружу, разрывая тело матери? Только животные способны вынести такое, толстокожие животные, подобные носорогам. А ты решил, что скажешь о женщинах что-то новенькое? Вздор! – Она взмахнула рукой над столом, словно сметая с него хлам.

– Рути, знаешь, ты кто? – сквозь смех спросил Бен. – Ты маленькая добрая колдунья. Слушай, давай еще выпьем, а?

– Только после того, как ты поешь и выпьешь чаю.

– А ты?

– И я.

– Ты меня успокоила, у тебя всегда это получалось.

– Иди ты вон, – отмахнулась Рут и захлопотала у плиты.

Бен снова сел, вытянул ноги к огню и задумался. Рути в шутку сказала ему идти вон, а ведь он действительно уходил. До этого момента Бен не сознавал до конца, то рвет все нити, связывающие его с прежней жизнью. Впереди была война.

Глава 3

Плакаты с изображением Китченера уже успели намозолить всем глаза. На призыв: «Ты нужен Британии. Вступайте в армию. Боже, храни короля» послушно откликнулось большинство мужчин. Многим из тех, кто остался в стороне, выдали белые билеты. У кого-то имелись заболевания, а иные работали на специализированных производствах. На освобожденных от службы смотрели косо.

Повсюду обсуждали стратегию действий Восточного и Западного фронтов. Когда в сентябре 1914 года германский снаряд повредил Реймский кафедральный собор, все сочли это святотатством. Настроение заметно улучшилось, после того как сэр Дейвид Битти потопил несколько немецких крейсеров в Гельголандской бухте [8] . Потери немцев превысили тысячу человек. Но не прошло и месяца, как немецкая подводная лодка в течение часа атаковала три британских крейсера и все три корабля пошли ко дну.

К счастью, ни Джонатана, ни Гарри там не оказалось. Барбара впервые за много лет отправилась в церковь возблагодарить Бога.