— Как вы поживаете? — Девушка чуть наклонила голову в сторону Джона, а он, сделав то же самое, ответил:
— Очень р…рад познакомиться с в…вами.
И тут оба повернулись на голос, донесшийся от печки:
— А я Герберт Винсент Бургесс, и никому нет дела до того, что мне до смерти хочется чаю, и что мой конь грызет удила в спальне в ожидании той минуты, когда он сможет помчать меня в Лондон, где мне предстоит ужин с человеком по имени Джонсон и его другом Босуэллом, а оттуда, подняв паруса на заре, я поплыву во Францию, чтобы позавтракать с Вольтером; а на другой день я вернусь обратно в Сити, хотя я отклонил приглашение милорда Честерфилда, потому что, знаете ли, когда уходишь из его дома, его лакеи всегда ожидают от тебя чаевых…
— О, успокойтесь, успокойтесь. — Смеясь, Тилли легонько шлепнула по плечу старика. — Ведите себя как следует. Никто не понимает ни слова из того, что вы тут наговорили.
— Я понимаю.
Удивленно обернувшись, Тилли увидела на лице девушки дружескую улыбку, а мистер Бургесс протянул ей руку, восклицая:
— Наконец-то, наконец-то! Идите сюда, моя дорогая. Наконец-то хоть одна родственная душа, наконец-то! Ты можешь в это поверить, Троттер?
Все рассмеялись, а когда юный Уильям, не привыкший к такому шуму, возмущенно залопотал, смех стал еще громче. Тилли ничего не оставалось, как вынуть сына из его корзины и показать присутствующим. Все тут же принялись выражать свое восхищение маленьким джентльменом, играть и разговаривать с ним. Лед был сломан.
Час спустя, стоя у окна, Тилли наблюдала, как Джон ведет лошадей к дороге, потом помогает мисс Макджи сесть в седло, садится сам, и они, бок о бок, трогаются в путь — не в сторону Мэнора, а по направлению в Гейтсхеду.
Тилли все еще стояла у окна, когда послышался голос мистера Бургесса, теперь надтреснутый от усталости:
— Через годик или около того они сыграют свадьбу, и все благодаря твоему колдовству.
Они закончили обедать, выпили по рюмке портвейна, выкурили по сигаре и теперь направлялись в библиотеку — в день своего приезда Мэтью сразу выразил откровенное нежелание проводить вечера в гостиной.
Библиотекой служила длинная комната с лепными украшениями на потолке. Вообще-то лепнина была раскрашена в розовый и серый цвета, но со временем закоптилась от дыма, который частенько вырывался из открытой печки, если порыв ветра задувал в трубу.
Мэтью покашлял, поморгал и, указывая на камин, спросил:
— Когда его в последний раз прочищали?
— Н…н…не могу тебе сказать, Мэтью, н…но он дымит не так уж часто. Это все в…ветер: сегодня он так и воет в трубе.
— А мне кажется, что он воет каждую ночь. — Усевшись в кожаное кресло, Мэтью, вытянув ногу, носком сапога подтолкнул одно из поленьев подальше в огонь, потом откинулся на спинку и обвел глазами комнату.
Она выглядела точно такой же, какой жила в его воспоминаниях. Много раз рисовал он ее в своем воображении во все годы разлуки, но все же комната изменилась, хотя и не казалась меньше, чем прежде, как это обычно случается с комнатами и домами, которые снова видишь после долгого отсутствия. Пожалуй, напротив, комната даже казалась больше, правда, может быть, только по сравнению с тем, что он оставил в Техасе.
Мэтью не мог точно определить, что именно изменилось — не только в этой комнате, а и во всем доме, но он знал точно, что вся земля, лежащая за его стенами, и люди, живущие на этой земле, были чужими ему. Как будто бы, покидая Америку, он покинул родной дом. За последние дни он не раз задавал себе вопрос: «Зачем я вернулся?» Поместье, которым ему теперь приходилось заниматься, было не таким уж большим, не было промышленного производства, о развитии которого стоило бы заботиться и которое было бы связано с поместьем. Вот если бы работала шахта — тогда другое дело… Шахта. Он съездит туда завтра. Он должен что-то делать. Праздность просто сводит его с ума.
Мэтью вздрогнул, когда Джон, угадав его мысли, проговорил:
— Т…тебе все кажется н…не таким, Мэтью. Тебе н…не хотелось возвращаться домой, ведь п…правда?
— Да, Джон, не хотелось. Совсем не хотелось. Здесь и делать-то нечего. Это мертвое место.
— Д…да, согласен, но в г…городах-то — другое дело. Вот ты с…сегодня ездил в Ньюкасл: там жизнь так и бьет к…ключом. Ты н…не можешь отрицать этого.
— Да, с виду жизнь там действительно бьет ключом, но… — Мэтью наклонился вперед и уставился на огонь, — мне кажется, что все эти предприятия, компании, фабрики, шахты — все, что там есть, можно уместить в ореховую скорлупку. — Он резко повернулся к Джону. — Понимаешь, за эти три года я привык к простору, к огромным пространствам, где нет ничего, кроме природы, — это тысячи и тысячи миль. Но когда ты попадаешь в город — о, там жизнь действительно бурлит. Сегодня в Ньюкасле у меня возникло впечатление, что все там топчутся на месте, создают только видимость деятельности. А в каком-нибудь тамошнем городе, таком же, как Ньюкасл — хотя там нет таких городов, как Ньюкасл, во всяком случае, в смысле внешнего вида, — там все торопятся, рвутся вперед, использую время до последней секунды. Это совершенно другой мир, Джон. Никакие слова, никакие объяснения не дадут тебе представления о нем. Надо видеть все это собственными глазами… Эх, давай-ка выпьем по глотку. — Мэтью протянул было руку к шнурку звонка сбоку от камина, но тут же опустил ее, и на его широком лице появилось почти сердитое выражение. — Терпеть не могу звонить женщинам. Если мне придется остаться здесь, я непременно наберу мужскую прислугу. Нельзя организовать нормальную жизнь в доме, где нет дворецкого и лакея — как минимум.
Джон встал и проговорил почти так же сердито, как только что говорил Мэтью:
— Я с…сам принесу п…поднос. А жизнь в доме была о…организована очень даже хорошо и без мужской п…прислуги — притом в течение м…многих лет. Во всяком случае, у отца не было средств, чтобы н…нанимать мужчин, и нам н…не было бы так хорошо и у…уютно в доме, если бы не Тр…Тр…Троттер.
Ну вот, он опять произнес это имя. В конце концов, мужчина должен поступать в соответствии со своими убеждениями, а Мэтью несправедлив к Троттер. Не пробыв дома еще и суток, он заявил:
— Послушай, я не желаю больше ничего слышать о Троттер. А что касается ее возвращения сюда — нет, окончательно и бесповоротно.
Взгляды братьев встретились. Мэтью, откинув голову на высокую спинку кожаного кресла, пристально взглянул в худое, продолговатое, с тонкими чертами лицо младшего брата, с упавшей на высокий лоб прядью прямых волос — черных, в отличие от его собственной светлой шевелюры. Мэтью стригся всего неделю назад, но волосы уже успели отрасти, обещая, при отсутствии надлежащего ухода, вскоре превратиться в подобие медвежьей шапки королевских гвардейцев. Запустив в них пальцы, Мэтью простонал: