Не сказав больше ни слова, Лиза схватила Инго за руку и потащила направо — туда, где за сводчатой аркой начиналась галерея.
Но Инго неожиданно высвободился.
— Лизкин, все остальное завтра. Я хочу успеть зайти к Бабушке, пока она еще не спит, — негромко, но непреклонно произнес он тем самым голосом, ослушаться которого было невозможно.
— Инго! Погоди хоть минутку! — взмолилась Лиза. — Я картину тебе хотела показать! Мамин с папой портрет! Там… там что-то появляется и исчезает! Ты же сам говорил — там и раньше менялись какие-то детали! — сбивчиво лепетала она. — Вдруг это важно? Вдруг это послание от них?!
Инго сжал губы и ничего не сказал.
— Думаешь, я вру? — робко спросила Лиза.
— Ну что ты, нет, конечно! — воскликнул Инго. — Я даже думаю, что это очень хорошие вести. Просто сейчас, сегодня есть дела поважнее. Меня Бабушка ждет. Вот завтра прилетит Амалия, и мы с ней и с Филином все обсудим. И про картину я у них тоже спрошу, заодно, я ведь сам в таких вещах не очень-то разбираюсь.
Лиза хотела было предупредить, что Бабушка ей не поверила и чтобы Инго не заикался Бабушке о картине. Может, и Филин тоже ничего слушать не станет… Но Инго глянул поверх Лизиной головы на большие настенные часы с маятником, поудобнее перехватил сумку и зашагал налево — к лестнице, ведущей в покои королевы. На ходу обернулся и, что-то вспомнив, бросил:
— Спокойной ночи, и не сиди долго с уроками, лучше утром доделаешь.
Лиза осталась одна посреди гулкого пустого зала. В тишине было слышно, как отчетливо и важно тикают часы. Она понуро опустила голову и увидела на разноцветной мозаике, изображавшей цветущий луг, свои маленькие мокрые следы.
Инго, конечно, заботился о ней, когда сказал насчет уроков. Может, он даже имел в виду, что завтра она, Лиза, нужна со свежей головой, что ее допустят к разговору о картине наравне со взрослыми…
Лиза очень старалась убедить себя во всем этом, но от жгучей обиды в горле у нее возник ком, а плечи поникли. Да, Инго ее пожалел, но всего лишь на минуточку. Что-то подсказывало ей, что назавтра никто не станет расспрашивать о картине, и взрослые будут заниматься своими делами — важными, кто бы спорил, ведь они думают, чем помочь Бабушке… Но ее, Лизу, опять шуганут в сторону. Учить уроки.
Она поплелась к себе — кружным путем, в обход галереи, через безмолвные парадные залы. Лучше лишних три раза спуститься и подняться по лестницам, чем смотреть сейчас на портрет родителей — сейчас, когда Инго отказался на него даже взглянуть.
У Лизы появилось ощущение, будто ее отделяет от взрослых стеклянная стена. Прозрачная, но очень прочная: стучи — не достучишься.
Известная телеведущая Алина Никитична Литаврина сидела посреди своей белоснежной гостиной, уронив руки, и дрожала, как студень. В квартире удушливо пахло гарью, и немудрено: часть белоснежной стены, на которой еще недавно красовалась коллекция фарфоровых тарелок, превратилась в нечто закопченное и черное от сажи.
Дверь квартиры стояла нараспашку, с лестницы тянуло зимним сквозняком, но у хозяйки даже не было сил встать и захлопнуть дверь, — ноги подгибались от пережитого ужаса.
Какой-нибудь час назад в квартиру ворвался высокий седеющий незнакомец. Как он открыл железную дверь, оставалось неизвестным — хозяйка услышала лишь тихий металлический скрип и почуяла запах раскаленного металла. Незваный посетитель с порога заорал на хозяйку таким громовым голосом, что она в испуге выронила мобильник, за который схватилась было — звонить в милицию. Мобильник посетитель пинком отшвырнул под диван.
Перепуганная Алина Никитична никак не могла взять в толк, чего же добивается от нее незнакомец, и не понимала, бандит он, шантажист или просто сумасшедший. Уж очень странно он выражался. Хозяйка отчаянно косилась на дверь, надеясь убежать, но взгляд страшного посетителя буквально приковал ее к месту.
Незнакомец с ходу обвинил хозяйку в том, что она будто бы сломала ему жизнь, потребовал перестать притворяться, пойти повиниться в какой-то дворец и рассказать всю правду.
— Моих друзей вы ловко обманули, но меня вам не провести! — рычал он так, что в серванте отчаянно брякала посуда, а вечернего городского гула за окном было просто не слышно.
— Но я не знаю ни вас, ни ваших друзей! — снова и снова лепетала хозяйка, вжавшись в стену. — И как вам не стыдно разговаривать с женщиной в таком тоне?!
Гость зловеще расхохотался — театрально, раскатисто, в басовой октаве.
— Это вы-то — женщина? Вы вообще недостойны именоваться человеком! — рявкнул он и грозно воздел указующий перст. — Вы чудовище! С какой стати мне отвечать за ваши злодеяния?! — Гость затопал так, что оконные стекла задребезжали, будто в старом трамвае. — Да, признаю, оступился — один-единственный раз, когда вы же меня и запугали. Но я все искупил — как мог!
О чем это он? Она заставила себя внимательно всмотреться в искаженное лицо посетителя. Встречала она его раньше или нет? Алине Никитичне смутно помнилось, что два года назад она, кажется, влипла в какую-то некрасивую историю с конкурсом музыкальных вундеркиндов… кто-то ее на что-то уговорил… или заставил… гипнозом, что ли? И она, кажется, не соглашалась? Подробности упрямо не желали всплывать. Еще полгода назад, испугавшись таких провалов в памяти, Алина Никитична предприняла кое-какие изыскания, но оказалось, что она, тогда ведущая передачи «Все свои», вообще не имела отношения к конкурсу, который прошел благополучно, без сучка, без задоринки, и завершился раздачей призов. Алина Никитична честно просмотрела все репортажи о конкурсе и выяснила, что даже не брала интервью ни у кого из жюри или спонсоров, а уж с самими вундеркиндами, в том числе и победителями, вообще не встречалась, хотя одна фамилия — некоей Маргариты Смуровой — почему-то показалась ей знакомой.
— Пощадите! — взмолилась она. — У меня больные нервы, я вам справку от врача…
Но тут в устремленных на нее глазах под кустистыми бровями заплясали красные огоньки, и Алина Никитична от ужаса утратила способность соображать. Ощущение было жуткое и слишком напоминало тот утробный темный ужас, который заставлял ее цепенеть, когда вместо знакомых зданий на улицах Петроградской стороны Алине Никитичне мерещились черные башни, блестящие, будто скользкие от слизи… башни, больше похожие на щупальца, воздетые к небу… нет, только не это, не надо об этом думать…
— Да вы представляете себе, в какое положение я попал по вашей милости? — Громовой голос посетителя вернул бедную хозяйку к яви. — Со мной родной сын и тот не соизволяет разговаривать. Это настоящая опала, меня во дворец не пускают, меня даже мостик не признает! Понимаете — даже эта разнесчастная деревяшка! Так жить невозможно!
— Простите, но чем же я могу вам помочь? — пересохшими от страха губами пролепетала Алина Никитична, не понимая, при чем тут какой-то дворец и мостик. Конечно, дворцов и мостиков в Петербурге немало, но тут речь явно шла о каких-то особенных…