Book.

Шкаф был крепкий, дубовый. Снаружи вроде бы кто-то разговаривал, но слышно было плохо. Щур уже припал глазом к щелке. Геля пихнула его в бок, чтоб подвинулся, — ну, ей же тоже интересно! — и пристроилась рядом, присев на корточки. Можно сказать, заняла место в партере.

Картинка ей открылась идиллическая — с потолка низко свисала лампа в уютном, с бахромой, абажурчике. На столе, крытом истертой гобеленовой скатертью, высверкивал серебряный самовар (куда побогаче, чем у Рындиных). Мелания Афанасьевна, сдвинув на лоб свои жуткие очки, хлюпала чаем из блюдечка. Напротив сидел благообразный седой старик с длиннющей бородой — ни дать ни взять, Дед Мороз на отдыхе — и кормил из бутылочки, как давеча Щур, ту самую малышку. Ну, просто в гостях у сказки, блин.

— …сам видишь — дела мои пошатнулись, — отдуваясь, сказала Павловская, — так накинул бы за девку хоть полтинничек.

— Где ж я тебе напасусь полтинничков? — возмутился старик. — И сотнягу-то тебе плачу токмо по дружбе. Мне этих младенцев тащут и тащут, складывать уже некуда. И то, подумать — верный кусок хлеба на всю жизнь, эдак дите свое пристроить каждый рад.

— Благодетель ты, Калистрат Калиныч, — насмешливо скривила губы статская советница.

— Благодетель и есть! — загорячился дед. — Ты б знала, во сколько мне обходится один пащенок! Корми его, гляди за ним! Так ведь дохнут еще, паскуды, что твои мухи! Из пяти хорошо ежели одного до нужной кондиции довести выходит!

— Ну, за девку бы все же накинул, — не сдавалась Павловская, — девка-то тебе большой барыш сулит!

— Твоя правда. Девку-уродку завсегда жальчее, — согласился Калиныч и вздохнул. — Ох, больно уж тоща. Откормить сперва придется, а уж потом я за нее возьмусь. — Он умильно почмокал малютке и продолжил мирным голосом, словно речь шла о самых обыкновенных вещах: — Сперва горбик ей набью — чтоб и на спине, и на грудине. А после ножку еще подвыверну — хроменькая горбунья будет, это ж загляденье! Каменное сердце дрогнет, мошна сама собой развяжется…

Над головой у Гели грохнуло. Это Щур саданул кулаком по двери и с криком:

— Ах ты, старый упырь! — вывалился из шкафа.

Калиныч вскочил, но мальчишка уже выхватил у него из рук ребенка.

— Ну, здравствуй, мил человек, — старик, как видно, был не из пугливых. — Кто таков, обзовись, покуда я псов своих не кликнул.

— Не поверишь. Двоюродный внучонок самой госпожи статской советницы, — с издевкой представился Щур. — Что вылупилась, бабуся моя слепенькая? Никак не рада мне?

Павловская остолбенело таращилась на мальчишку, так и держа блюдечко в растопыренных пальцах.

— Кончилась твоя комедь, гадюка. И гляди, на Хитровку сунешься — своим скажу. Из рогаток расстреляют… — Щур хотел еще что-то добавить, но Калиныч пронзительно свистнул, и началась невообразимая кутерьма.

Входная дверь распахнулась, в комнату ворвалось какое-то страшилище — горбатое, с длинными, как у гориллы, руками и ужасно изуродованным лицом (вместо носа — черная нашлепка, лоб и щеки покрыты жуткими язвами).

— Маз, паскуда, что ж ты гостей не встренул? — рявкнул старик.

Маз растопырил руки и двинулся на них. Щур с силой пнул ногой стул Павловской. Статская советница тяжело завалилась набок, потянув за собой скатерть. Самовар опрокинулся, на Калиныча хлынул кипяток, белобородый взвыл и закрутился на месте.

Щур сунул младенца Геле, подтолкнув ее обратно к шкафу, а сам колобком бросился под ноги Мазу. Горбун рухнул на старика, а мальчишка, подхватившись, еще и накинул на них скатерть.

В дверь все лезли чудовища, одно страшнее другого.

— Дите держи, не выпускай! — Щур, запрыгнув в шкаф вслед за Гелей, поволок ее по темному подвальному коридору. Она бежала, стараясь поднимать ноги повыше, чтобы не споткнуться.

Пару раз свернув, беглецы выскочили куда-то, где невыносимо пахло кошками и кислой капустой. Щур распахнул покосившуюся дверь и резко отпихнул Гелю в сторону.

В дверном проеме стоял человек:

— Что за хипеж, браток? Облава?

Щур вместо ответа боднул его головой в живот. Человек согнулся пополам, а мальчишка, подхватив Гелю, бросился бежать по улице.

Позади слышались какие-то крики, но они мчались со всех ног, не пытаясь спрятаться, — малышка на руках у Гели орала как резаная. Выбежали на широкую, хорошо освещенную улицу — у обочины стояло несколько пролеток.

— До Солянки за целковый! — на бегу выкрикнул Щур.

— Давай ко мне! — самый расторопный из возниц махнул им рукой, а остальные снова задремали на козлах.

Щур подсадил Гелю с ребенком в коляску и оглянулся. Но их уже никто не преследовал.

Когда поехали, отобрал орущую малышку, стал укачивать:

— Ну, котечка моя, будет плакать! Ах ты, котечка-коток, котя — серенький хвосток, баю-бай, баю-бай, спи, котена, засыпай…

Геля, однако, была не расположена к пению.

Придвинувшись к Щуру поближе, зашипела ему на ухо:

— Что ты натворил? Какие рогатки? У этой Павловской в полиции кум! Да она тебя со свету сживет, если только эти тролли до тебя раньше не доберутся…

— Пошел котик во лесок, нашел котик поясок, — продолжал напевать Щур. Только когда малышка пригрелась и затихла, обернулся к Геле:

— Чего за тролли еще?

— Ну… это такие упыри, — подумав, объяснила она.

— И как же было дите там кинуть? С упырями? Чтоб ему ноги повывернули? Слыхали, как этот благодетель хвалился, — один из пяти ребят у него выживает. — Щур сжал челюсти так, что желваки заиграли. — Сам ее в Воспитательный дом подкину. Там тоже один из пяти выживает, так хоть нарочно не калечат.

Геля приподнялась, похлопала извозчика по спине.

— Будьте добры, отвезите нас на Чистопрудный бульвар.

— Ваша воля, — пожал плечами дядька.

— Раз она подкидыш, не все ли равно, куда ее подкидывать? — сказала Щуру, который вопросительно поднял брови. — Я знаю одну женщину. У нее муж умер и дочка. Она строгая, но очень, очень добрая.

— Можно, — поразмыслив, кивнул Щур. — Ежели оставить не захочет, так все одно в Воспитательный дом снесет. Так на так выходит.

Ехали на этот раз неспешно, Щур все напевал колыбельные, и Геля стала задремывать — от приятного покачивания, мелькающих огоньков и тихого, хрипловатого голоса:

— Мурка, не гляди, там сыч

На подушке вышит.

Мурка, серый, не мурлычь,

Бабушка услышит…

— А про налетчиков-то ваших тоже разъяснилось, — внезапно сказал Щур, и Гелин сон раскололся, как зеркало.