Когда Геша пришел, все было готово. Он втиснулся за стол в углу, поглядывая на меня вопросительно, но я, все так же молча, поставила перед ним тарелку с макаронами и кружку крепкого, сладкого чая.
– Не, мы так не договаривались, – обиженно сказал Геша, положив ложку на стол. – Ты чего накуксилась? Морда как могильная плита, я че пропустил?
– Ты ешь. – Я подтащила табуретку, села напротив Геши. – Ничего такого, просто разговор.
Геша пожал плечами, быстро уплел макароны и принялся за чай.
Я пошарила по полкам и поставила на стол надорванный пакет с твердокаменными пряниками.
– Ну?! Не томи. – Геша потянулся за пряником.
– Геша, скажи мне по-честному… – Я вздохнула, собираясь с духом. – Ты влюбился в Лилю?
Геша подавился пряником и закашлялся, разбрызгивая чай.
– Малáя, ты че, белены объелась?! Чаю с лютиками попила?!! Это че за на фиг вообще?!
– Нет, ты послушай, я серьезно. Лиля очень хорошая, и ты хороший, но если ты в нее влюбился, то, понимаешь… ну… Ты на ней не женись, хорошо?
Мне было так неловко, что я не могла поднять на Гешу глаза. Уши пылали.
После паузы Геша тупо спросил:
– Почему это?
– Потому что… Ну потому, что ты… У тебя… Ну ты бабник, Геша, извини. А бабникам нельзя ни на ком жениться, ни за что, от этого одно горе. Верь мне, я точно знаю…
Я шмыгнула носом и посмотрела на Гешу. Он тихо сидел с надгрызенным пряником в руке, на столе у кружки стыла лужица чаю.
– Так, – наконец сказал он. – Так. Ну-ка, дай подумать… Мамку я твою видел. И деда видел. Папку вот че-то не приметил… Развелись?
Я кивнула. Потом помотала головой. Потом снова кивнула.
– Это че такое – да-да-нет-да?
– Они не разводились. Сначала мама от него ушла… Мы с мамой… А потом он умер.
– Так. – Геша положил пряник, выбрался из-за стола, сел на корточки рядом с табуреткой и взял меня за руки: – Ты, это… не реви…
– Я не реву. – Я и не плакала.
– Ну и… и молодец, что не ревешь. Малáя… Глоша, ты, это… ты зря не того… не беспокойся. А то я сам не знаю? Кто я и кто Лиля? У меня всего образования три класса и два коридора, а у нее родоки – начальство вон какое, и вообще… Она ж золотая голова, такая девка, ну сама подумай, она ж на меня и не взглянет…
– Другие же смотрят, – сказала я.
– Э, так то ж другие… Лиля не такая, она серьезная… Так и она сама знает, чего я стóю. Вон бабы табуном текут, я ж и не скрываю… А ее б я ни в жизнь обманывать не стал, точно тебе говорю!
– А, это ты сейчас… А потом не сдержишься. Папа говорил – это натура такая…
Геша рассмеялся, встал и потянул меня за руку:
– Пошли уже, чучело, на остановку тебя отведу.
– Не-а, я пешком.
– И не думай, среди ночи по парку шастать! Пошли, сказал.
Я остановилась, глядя на него снизу вверх, и спросила:
– Геш, так ты точно не будешь на ней жениться? Обещаешь?
– Обещаю, – серьезно кивнул Геша. – Да она и сама за меня не пойдет, так что не ссы, малáя, все в поряде будет.
А зимние соревнования прошли хорошо. Мы удачно выступили и в произвольной программе, и в конкуре, младших детей сразу расхватали, как горячие пончики, остались всего четыре человека – те, что сами хотели, и мы пятеро, старшая группа.
Всякие важные шишки снова поздравляли Лилю, хотя тренером старшей группы официально была объявлена Ира. Я видела, как она стояла чуть в стороне с серым, неподвижным, словно бетонный блок, лицом.
Лиля же выслушивала очередное поздравление и вымученно улыбалась – каждый раз после всяких приятных слов ее непременно мягко журили за то, что она занимается несерьезными вещами: «Ну, милая, здесь вам не цирковое училище, хотя, бесспорно, ваша самодеятельность впечатляет».
Она устала, подумала я, совсем устала. Два года с ними бьется и два года слышит одно и то же. Болото, не выйти.
Я подошла к Лиле и взяла ее за руку. Так мы и ходили, за ручку, среди всех этих дядек и тетек. Может быть, ей было легче, а может быть, она просто не хотела меня обижать, не знаю.
После всего, дома, то есть на конюшне, Ира закатила ужасающий скандал – нас называла неблагодарными, а Лилю – интриганкой. Нашу группу она вести отказалась, мы подло обрадовались, близнецы устроили пердящий салют в честь этого события, гнусно кривлялись и плясали у Иры за спиной, как актер Константин Райкин в фильме про Труффальдино.
Лиля не стала пока набирать новую группу, занималась с нами девятью, а Ира попыталась было, но мало кто шел – зима.
Потом снег отступил. Зоська, вздергивая голову, вкусно вдыхала весенний будоражащий воздух, а я подолгу ее вычесывала – чтоб зимняя шерсть поскорее сошла. Жеребцы и воробьи, вереща, дрались по любому поводу, и все другие дети, кроме меня, здорово выросли.
Юлька смотрелась настоящей взрослой девушкой, а близнецы, наоборот, щенками – они сильно вытянулись, но стали от этого какими-то неловкими.
Я же осталась как была – худой, мелкой и жилистой, только руки окрепли еще больше. Я без труда стояла на спор на одной руке и никогда, ни при каких обстоятельствах не теряла равновесия.
– А и правда, в цирк тебя продать, что ли? – раздумчиво говорил Геша, глядя, как я легко пробегаю по узким балкам (мы латали крышу по весне).
Дела у нас шли не очень. Весной начался обычный лом новичков, народ валом валил, но все хотели только Лилю. Ира от этого бесилась, и у нас не проходило дня без скандалов и ругани. Если даже ей удавалось набрать группу, то она так грубо и глупо вела себя на плацу, что через неделю дети начинали ябедничать родителям и проситься – к Лиле, ага.
– Почему она не уйдет отсюда? – спрашивала я у Геши, зажмурившись от доносящегося с плаца Ириного визга.
– Так ей некуда, должно быть. – Геша опирался о черенок грабель и смотрел в наглое, синее, весеннее небо. – Знаешь, малáя, у нас тут не особо козы́рное место… Раз уж она сюда сама нанялась, значит, больше нигде ее и не ждут…
– А Лиля тогда как же?
– Ну, у Лили тут свое дело… Это ж понимать надо. – Геша щелкал меня по носу, и мы продолжали убирать двор.
А потом к нам на двор въехал немолодой, но все еще солидный серый «Оппель», из него выбрался мужчина с неприятным, надменным лицом в сером же с искрой костюме, галстуке в тон и нежно-розовой рубашке.
Ступая неуверенно, как девушка, в первый раз надевшая туфли на каблуке, брезгливо зажимая нос шелковым платком, он подошел к нам и спросил Лилю. Геша указал ему на плац и смотрел вслед, приставив ладонь ко лбу.
– Пойду-ка я посмотрю, че там, – пробормотала я.