Ричард освоился, деловито шуршал носом в листьях, шарахался по кустам, обгонял нас, возвращался, кружил лисицей и почти перестал обращать внимание на лошадь – что было большой ошибкой с его стороны.

Зоська шла широкой, свободной рысью и каждый раз, когда пес выскакивал на тропинку у нее перед носом, сбивалась с шага и злилась, да еще ей приходилось закладывать вираж, чтобы обойти Ричарда, так что в конце концов ей это надоело.

Когда пес снова выскочил из кустов и загородил ей дорогу, Зоська вытянула шею как злобная гусыня и резко куснула его за круп. Пес с визгом откатился в сторону, Зоська же, удовлетворенно гоготнув, ускорила шаг.

Я спрыгнула на ходу, крикнув лошади вслед:

– Стой, кусачая гадость! – и ломанулась за собакой в кусты.

Ричард сидел на обочине и зализывал укушенную задницу; выглядел он испуганным и растерянным. Увидев меня, заскулил как щенок и сунулся мне в руки.

– Бедный ты мой, бедный! – Я плюхнулась в листья и обняла его за шею. – Напугался? Ну надо же, как не повезло… За весь день никого не тяпнул, а тут вдруг самого укусили! Бедный мальчик. – Я осторожно раздвинула шерсть в месте укуса и вздохнула с облегчением – там был едва заметный след от Зоськиных зубов, а ведь лошади здорово кусаются. Мало я видела, что ли, беспалых конюхов? Но Зоська, видно, хотела просто поучить Ричарда, поэтому всего лишь легонько прихватила.

Тут раздался шорох, и сквозь кусты просунулась лошадиная морда. Зоське надоело торчать на тропинке одной, она хотела гулять дальше, вот и пошла меня искать. Ричард сжался, заскандалил из-под моей руки неожиданно тонким голосом:

– Ай-ай-ай! А-я-я-я-я-яй!

– Тихо, тихо. – Я погладила пса. – А что ей было делать? Ты же кидаешься под ноги, как суслик! Пойдем, я тебе покажу, как надо бегать с лошадью…

Ричард выполз из кустов неохотно – хвост под брюхом, уши прижаты, – бросая на Зоську искоса опасливые взгляды.

Я отстегнула у Зоськи с недоуздка повод, чтоб он зря не болтался и не мешал лошади, протянула через ошейник Ричарда и оба конца зажала в руке – получился такой коротенький поводок.

Хлопнув кобылу по крупу и наказав ей: «Вперед. Рысью. Не спеши», я побежала рядом с Зоськой, и пес вынужден был бежать за мной.

– Вот видишь? Так надо. Можно обгонять ее, но держись чуть в стороне, чтобы не мешать, понимаешь? – Я, само собой, не надеялась, что Ричард меня понимает, просто применила «лошадиный» метод – спокойной, ласковой речью хотела успокоить пса. Никак нельзя было допустить, чтобы этот случайный его испуг перерос в постоянный страх перед лошадьми.

Так мы и бежали в рядочек, выстроившись по росту – Зоська, я и собака, – по осеннему парку. Легкие сухие листья танцевали в воздухе, словно гонимые ветром мертвые бабочки, ветви деревьев змеились в небе, точно трещины в дымчато-голубом прибалтийском фаянсе, и воздух – прохладный, вечерний воздух сентября – было так вкусно глотать на бегу.

Ричард был храбрым псом и быстро пришел в себя. Он наслаждался бегом и думать забыл о своих страхах – ведь ему, должно быть, тоже не хватало простора и воли, когда он сидел на цепи.

– Ах ты, каторжник. Беглый каторжник, – сказала я, потрепав его по спине. – Ну что, побежишь один? Или боишься?

Ричард глядел на меня внимательно, как умеют только овчарки – шевеля круглыми бровями, высунув от усердия язык, – и пытался понять, чего я от него хочу.

– Второй дубль, чудище хвостатое. Возвращаемся. Беги рядом с лошадью, только уж поперек не лезь, сделай милость.

Я запрыгнула на лошадь, и мы отправились в обратный путь.

Ричард будто и правда понял, что нужно делать, – сосредоточенно бежал слева от Зоськи, не проявляя и тени страха, не пытаясь больше перебежать ей дорогу.

«Спутник, – думала я, поглядывая на пса. – Как Луна». «Собака-спутник, собака-компаньон» – так говорил папа про свою овчарку Рекса. Ох и свезло же мне… Вот свезло…

Глава 24

Этим вечером мне свезло еще раз – с джинсами, с теми самыми джинсами, которыми я заморочила головы мальчишкам, когда нужно было выручить Ричарда. Ричард, кстати, снова дрых на коврике, под батареей, как у себя дома. Да чего уж там – теперь бесспорно у себя дома, на законных основаниях. Он без сомнений устремлялся в мою (нашу?) комнату и сразу заваливался спать.

– Эх, совсем я тебя замотала. – Я провела рукой по грязному собачьему боку, оглядела серую ладонь. – А грязи! Ничего, завтра помоем тебя. Как лошадку – из шланга.

Ричард приоткрыл глаз и вежливо стукнул хвостом, мол, да, завтра делай что хочешь, а сегодня дай уже мне наконец поспать.

Я старательно закрыла дверь в комнату и побежала к Леночке – за пресловутыми джинсами.

Моя мама, как я и предполагала, не особенно обрадовалась перспективе приобретения прошлогодних Леночкиных штанов.

– Это что же, обноски чужие будешь таскать? – сказала она с осуждением.

– А кто сапоги себе купил в комиссионке, м-м? – невинно поинтересовалась я. – Мам, все равно же не возят моего размера. Это Ленке папа привез, ну специально ей, а так никто не возит – слишком маленькие.

– Так и купила бы на вырост… Так даже лучше…

– Мам, надоело на вырост. – Я задрала майку и продемонстрировала свои штаны, которые тоже были «на вырост» и топырились под ремнем множеством складок.

– Тогда я пойду с тобой! – воинственно заявила мама.

– Нет уж. Ты не умеешь. Опять будешь стесняться и заплатишь вдвое больше денег.

– Можно подумать, ты умеешь, – обиделась мама.

– Я умею. Меня Геша научил.

– Ну хорошо. Раз Геша, ты говоришь… Он хороший мальчик…

Геша однажды приезжал к нам в гости – дедушка его позвал – и, несмотря на свой затрапезный вид, сумел обаять мою маму, как и всех других женщин. Теперь я могла спокойно на него ссылаться по любому поводу.

Но торговаться на рынке и правильно покупать всякое Геша меня действительно научил.

Ох и пришлось ему потрудиться!

Меня с детства учили быть вежливой и любезной – говорить людям приятные вещи, уступать место старшим, пропускать вперед, ни с кем не спорить без нужды, а тут надо было делать все в точности наоборот.

Нельзя было хвалить приглянувшийся товар, более того, нельзя было показывать виду, что тебе что-то понравилось. Нужную вещь следовало оглядеть мельком и отложить в сторону, притворившись, что интересуешься совсем другим, а эту – ну да, прихватишь, если вдруг деньги останутся или отдадут задешево.

Надо было делать вид, что все дорого и недостаточно хорошо, даже если это не так. Надо было торговаться и ругать товар. Уходить несколько раз, потом возвращаться и нехотя спрашивать, не одумался ли продавец, не уступит ли.

Единственное, на чем могла отдохнуть моя поруганная вежливость, – это на благодарности и взаимном пожелании здоровья в случае свершения сделки. Тут уж не следовало стесняться и ограничивать себя – можно было исполнять целые хвалебные песни.