– Такой большой, а в сказки веришь.
– Верю, – выговорил я.
– Зря.
Мы помолчали, глядя на море. И солнце светило не так ярко, и сад уже не казался таким прекрасным. Мои любимые платаны шумели утешительно, но чем они могли мне помочь?
– Я вызову его на дуэль. И заколю, – пообещал я.
– Глупый! За что?
– За то, что он совратил тебя.
Оля потупилась.
– А ты сделал не то же самое? Или тебе можно?
– Нет, и мне нельзя. Но я собирался на тебе жениться.
– Ты благородный рыцарь. Только я не хочу бросать своего мужчину. Он мне нравится.
– И кто он?
– Влиятельный человек. Настоящий джентльмен. Убежденный монархист. А что касается наших отношений… Он ведь меня ни к чему не принуждал.
Я скрипнул зубами.
– Зачем ты принимаешь это так близко к сердцу? Пойми, жизнь никогда не будет такой, как хочется нам. А прошлого не изменить, оно довлеет над нами. Ты нравишься мне гораздо больше, но я не уйду к тебе. Да и не нужна я тебе такая.
– Какая – такая?
– Да ладно, Никита… Я тоже умная девочка, читала «Идиота». Я не Настасья Филипповна, да и ты совсем не князь Мышкин. К тому же, если помнишь, у них хорошим дело не кончилось.
– Да, помню. Но я не идиот, да и ты, надеюсь, не Настасья Филипповна.
– Поехали домой. То есть в Ялту. Я замерзла.
– Поедем. Но я хочу спросить прямо сейчас: ты полагаешь, что будущего у наших отношений нет?
– Нет. Ты сам этого не захочешь. Убивать каждого, кто бросит тебе в спину: она была любовницей такого-то, – ты не сможешь. Рано или поздно убьют тебя.
– А почему ты решила, что кто-то будет бросать такое в спину мне? Или тебе? Люди с длинными языками встречаются не так часто – естественный отбор.
– Понимаешь, есть еще одна причина – мне нравится та жизнь, которой я живу. Я привыкла к роскоши, я хочу жить в хорошей квартире, ездить на хорошем автомобиле, быть помощником шерифа. Я боюсь что-то менять. Мой мужчина старше меня на двадцать лет, и мне бывает с ним скучно, но он относится ко мне хорошо.
– Твой друг избран шерифом в вашем районе?
– Нет, его хороший знакомый, человек, который многим ему обязан. Тоже неплохой человек, кстати.
– Почему же твой пожилой друг на тебе не женится?
Оля грустно посмотрела на меня:
– Ты хочешь сделать мне больно?
– Вовсе нет. Я спрашиваю, потому что мне это непонятно.
– У него есть семья. Официально он не может расстаться с супругой. Такие дела.
– Такие дела, – эхом отозвался я.
На душе было так горько, так одиноко. Мне казалось, что я нашел себе девушку – умную, интересную, замечательную. И оказалось, что она принадлежит другому. Я для нее – просто развлечение. Курортная забава.
– Ты мог бы приходить ко мне, пока мы учимся здесь. Только не афишируя наших отношений.
– Я не могу, Оля. Слишком тебя уважаю. И люблю.
– Такой принципиальный?
– Да, наверное.
Больше всего мне хотелось бы не только идти – бежать к ней, обнимать ее, прижимать к себе, любить и лелеять. Мне было все равно, с кем она жила, откуда у нее автомобиль. Машину всегда можно вернуть, того, кто мешает жить, – отшвырнуть или уничтожить. Во всяком случае, попытаться. Но я не мог сделать что-то против ее воли. А она хотела жить так. И это было ее правом.
Молча мы вышли из сада и сели в автобус. Оля держала меня за руку, и я млел от ее прикосновения. Хотел забрать руку, но не смел. Обидеть ее я не мог ни при каких обстоятельствах, а ей, видно, тоже было тяжело. Почему жизнь устроена так несправедливо? Почему мы не можем жить так, чтобы хорошо было не только нам, но и всем вокруг?
Заниматься учебой было тяжело – слишком много посторонних мыслей лезло в голову, – но я сидел над книгами, документами и уставами по двенадцать часов в сутки. Окно читального зала выходило на море, и я часто открывал его, когда оставался один – другие курсанты возмущались, что им холодно. Свежий воздух врывался в просторную комнату, блики отраженного от волн света мелькали на выбеленном потолке. Здесь, наверное, так замечательно летом… Но до лета еще надо было дожить.
Я сдал несколько курсов экстерном и уехал домой, чтобы приступить к полноценной службе.
Голицын встретил меня в кабинете. Все тот же строгий серый костюм серого сукна, орден Святого Владимира в петлице, внимательный изучающий взгляд.
– Ты повзрослел. Как-то сразу заметно стало… Неужто на курсах тяжелее, чем в армии, пришлось?
– Нет, Петр Михайлович, – ответил я односложно. Рассказывать о своих проблемах шерифу я не стал, хотя он вполне мог быть знаком и с другом Ольги, и с шерифом, который принял ее на работу. А я, несмотря ни на что, хотел знать о ее жизни, но понимал, что лучше бы мне не знать ничего. Ибо во многих знаниях многие печали.
Я действительно повзрослел за это время. Никогда не думал, что после армейской службы мне придется многому учиться. Считал себя взрослым. Очень взрослым. Но оказалось, что жизни я еще не знал. После я не раз убеждался, что нельзя почувствовать себя знающим жизнь в полной мере. Она преподносит сюрпризы каждому человеку, независимо от возраста и опыта.
– Пока тебя не было, у нас появились некоторые проблемы, – мрачно сообщил Голицын, постукивая карандашом с резинкой на конце по столу. – Дежурим в усиленном варианте, часто выходим на патрулирование парами.
– Что произошло?
Слова шерифа привели меня в недоумение. Что такого могло случиться, что вся служба шерифа поднята на ноги? Полиция не справляется с обязанностями? Но вроде бы никто об этом не говорил. Или произошел конфликт граждан с правоохранительными органами, и мы оказались между двух огней? Но об этом я услышал бы сразу, как только приехал в город…
– Объявился какой-то стрелок, – объяснил Петр Михайлович. – Совершено уже два убийства. Поймать его пока не смогли.
Я с трудом удержался от того, чтобы присвистнуть.
– Ходит с самострелом?
– Если бы… С армейской винтовкой. Дела изучишь на досуге. Рыков тебя в курс введет. Занимайся – ты теперь многое знаешь, самую свежую информацию получил.
– Только в области права. Полагаю, оперативную работу мне придется изучать дома.
– Хорошо, что ты это понимаешь. Но и знания законов нужны. Теперь ты полноправный сотрудник службы, мой помощник. Бери в разработку дела, выезжай на происшествия – словом, приступай к работе. Надеюсь на то, что ты будешь работать эффективно. Сейчас каждый человек на счету. Мы должны поймать стрелка, вернуть винтовку. Над этим делом работают и полиция, и службы безопасности – но мы не должны устраняться от дела.