Я зажимаю уши, но вопль все равно меня оглушает. Я слышу вдалеке ответные вопли. Жуткий концерт.
Надеюсь, чудовища не мчатся прямо в магазин, чтобы присоединиться к умирающему собрату и разорвать меня на части. Не думаю, что мне удастся накормить всех смертельными рунами.
Монстр стоит на четвереньках, мотая массивной головой из стороны в сторону, явно в предсмертных спазмах — челюсти раскрыты, клыки обнажены.
Он вопит. Этот вопль полон такого одиночества и отчаяния, что мне кажется, будто штырь вонзается мне в сердце.
— Я не хотела тебя убивать! — кричу я.
Свернувшись в клубок на полу, монстр начинает меняться.
О да, я убила его. То же самое происходило, когда я вонзила копье в Бэрронса.
Видимо, смерть заставляет этих чудовищ меняться.
Я наблюдаю за монстром, не в силах отвести взгляд. Этот грех ляжет на мою совесть, как и остальные. Я подожду, пока он изменится, запомню его лицо, чтобы в новом мире, который я создам с помощью «Синсар Дабх», сделать для него нечто особенное.
Возможно, я смогу спасти его от превращения в монстра. Что за человек сокрыт под шкурой чудовища? Один из тех восьми, кого Бэрронс привел в аббатство выручать меня? Или я знаю его по «Честерсу»?
Рога тают и стекают вдоль его лица. Голова меняет форму, расширяется и сокращается, пульсирует и съеживается перед новым расширением — словно слишком большая масса пытается втиснуться в маленькую форму, а монстр сопротивляется. Массивные плечи западают внутрь, выпрямляются, снова втягиваются. Монстр оставляет глубокие царапины на деревянном полу, содрогаясь и сгибаясь.
Когти на полу превращаются в пальцы. Лапы поднимаются, падают, становятся ногами. Но они неправильной формы. Конечности искажены, кости изгибаются не так, как должны, где-то они рыхлые, местами бугрятся.
Монстр все еще кричит, но звук изменяется. Я убираю руки от ушей. И ловлю его взгляд через путаницу черных волос. Дикие глаза над оскаленными черными клыками отражают лунный свет. А затем спутанные волосы тают, гладкий черный мех начинает светлеть. Монстр падает на пол и корчится в судорогах.
Внезапно он вскакивает на четвереньки, опустив голову. Кости трещат и скручиваются, принимают новую форму. Появляются плечи — сильные, гладкие, увитые мускулами. Руки разведены в стороны. Одна нога вытянута назад, другая согнута, как при низком старте.
Обнаженный мужчина сгорбился в лунном свете.
Я задерживаю дыхание и жду, когда он поднимет голову. Кого я убила своей беспечной глупостью?
Несколько секунд слышалось только его хриплое дыхание и мое.
Затем он прочистил горло. То есть мне так показалось. Звучало это так, будто в его глотке гремучая змея забила хвостом. Миг спустя он расхохотался, но это был не совсем смех. Такой звук мог бы издать дьявол, в назначенный день пришедший по вашу душу.
Когда он поднял голову, убрал волосы с лица и ухмыльнулся мне с безграничным презрением, я тихо осела на пол, словно кукла, набитая ватой.
— Ах, но, моя дорогая, дорогая мисс Лейн, в том-то все и дело. Вы не хотели, но сделали это, — сказал Иерихон Бэрронс.
Между замыслом
И созданием,
Между чувством
И ответом
Падает Тень
Т.С. Элиот
Есть правда в твоей лжи,
Сомнения в твоей вере.
Все, что ты построишь, будет разрушено.
Linkin Park «In Pieces»
«Почему ты причиняешь мне боль?
Я люблю тебя.
Ты не способна любить.
Ничто не ограничивает моих возможностей. Я есть все.
Ты книга. Страницы с текстом. Ты не рождалась. Ты не живешь. Ты всего лишь свалка для всего, что было плохого в эгоистичном Короле.
Я все, что было хорошего в слабом короле. Он боялся силы. Я не ведаю страха.
Что ты от меня хочешь?
Открой глаза. Увидь меня. Увидь себя.
Мои глаза уже открыты. Я хорошая. Ты — зло».
Разговор с «Синсар Дабх»
Я никому об этом не говорила, но, когда я только приехала в Дублин, у меня была тайная фантазия, которая не давала мне сломаться в самые трудные минуты.
Я притворялась, что нас всех обманули, что тело, присланное в Ашфорд, принадлежит не Алине, а какой-то другой светловолосой студентке, которая удивительно на нее похожа. Я категорически отказывалась признавать, что зубные слепки, на сопоставлении которых настоял папа, полностью совпали.
Я бродила по Темпл Бар Дистрикт, охотилась за убийцей своей сестры и притворялась, что в любой момент заверну за угол и увижу там ее.
Она посмотрит на меня, ошеломленно и испуганно спросит: «Младшая, что случилось? Мама и папа в порядке? Что ты тут делаешь?» И мы обнимемся, рассмеемся, я пойму, что все было просто кошмарным сном и что он закончился. Мы выпьем пива, пойдем по магазинам, отыщем пляж на каменистом побережье Ирландии.
Я была не готова к смерти. Никто не готов к ней. Вы теряете того, кого любите больше, чем себя, и проходите короткий курс смертности. Каждую ночь вы лежите без сна, размышляя о том, действительно ли существуют ад и рай, ищете любые способы вцепиться в веру, поскольку просто не можете смириться с тем, что ваши близкие находятся так далеко, что не слышат шепота вашей молитвы.
В глубине души я знала, что это просто фантазия. Но она была мне нужна. И некоторое время помогала.
С Бэрронсом я фантазий не допускала. Я позволила ярости захлестнуть меня, потому что, как правильно заметил Риодан, она может стать отличным топливом. Моя ярость была плутонием. Со временем я бы мутировала от радиации.
А самое плохое в потере любимого человека — помимо агонии от невозможности снова его увидеть — в том, что вы так и не сказали. Несказанные слова преследуют вас, они издеваются, напоминая о том, что ты считал, будто у тебя впереди целая вечность. А ее нет ни у кого.
Здесь и сейчас, когда я стояла лицом к лицу с Бэрронсом, мой язык перестал шевелиться. Я не могла вымолвить ни слова. Несказанное забилось в рот пеплом, слишком сухим, чтобы можно было проглотить его, и душило меня.
А хуже всего было понимание, что со мной играют. Снова. Не важно, насколько реальным это кажется, я знала, что это не более чем иллюзия.
«Синсар Дабх» все еще не отпустила меня.
Я так и не ушла с улицы, на которой она убила Дэррока.
Я стою там (а то и лежу) перед К'враком и брежу, пока Книга делает со мной что хочет.